эпохи итальянского кино 40–70-х годов XX столетия, был беспощадно раскритикован у себя на родине. Но никто не смог отказать ему в прозорливости: культурная, цивилизационная стена, воздвигнутая не только национальными, но и в неменьшей мере социальными обстоятельствами, была никак не ниже той, которую сегодня готовятся преодолеть беженцы, ворвавшиеся в Европу с Ближнего Востока и из Северной Африки.

Сразу после того, как российская авиация стала наносить удары по базам запрещенной в нашей стране организации террористов «Исламское государство», мне приходилось слышать от западных коллег суждения о том, что именно действия России спровоцировали мощный поток беженцев в Европу, и прежде всего в Германию. Но это очевидное лукавство. Война в Сирии идет около четырех лет, трагические события в Ливии и Ираке насчитывают и того больше. При этом социально-политическая и экономическая миграция внутри Европы длится в течение веков. Только после Второй мировой она затронула десятки миллионов людей, в том числе 12 миллионов немцев. В докладе Департамента ООН по экономическим и социальным вопросам, опубликованном осенью 2013 года, указано, что число мигрантов в мире – 232 миллиона человек, или 3,2 % населения планеты (в 1990 году – 2,9 %).

В Европе и в Азии в это время жило приблизительно равное число мигрантов – 72 и 71 миллиона соответственно. Среди стран, принявших наибольшее число беженцев, лидируют США (более 46 миллионов) и Россия (более 11 миллионов). Причин, по которым люди уезжают со своей родины, не менее десяти – первые серьезные исследования принадлежат британскому ученому Э.Г. Равенштейну, изучавшему проблемы миграции в конце XIX столетия.

Показательный пример: с 1492 по 1776 год в Северную Америку эмигрировало порядка миллиона европейцев и было завезено пять с половиной миллионов африканцев, получивших равные права с белыми лишь в середине 60-х годов XX века. Сравните эти цифры с нынешними, и вы убедитесь, что страхи о поглощении европейской цивилизации пришельцами, в основном исповедующими ислам, сильно преувеличены. Какой бы либеральной ни казалась социальная система в странах, составляющих ядро Евросоюза, она готова справиться с такими вызовами. Вопрос – как и какими средствами.

Важно понимать, что Европа за последнее столетие не в первый раз встречается с проблемами, которые создают столкновения различных культур. Эта тема стояла в повестке дня еще до Первой мировой войны. Посмотрите документы британской Королевской комиссии по эмиграции, созданной в 1903 году, чтобы убедиться в моей правоте. В 1905 году в Великобритании принят закон об иностранцах. И хотя его появление в первую очередь должно было ограничить еврейскую миграцию из континентальной Европы, он касался всех небританцев, пытавшихся обосноваться здесь. Артур Бальфур, премьер-министр Его Величества, был уверен, что без этого закона британская нация неминуемо изменится к худшему.

При этом, как справедливо заметил американский литератор Кенан Малик, цивилизационные столкновения имеют не только национальную, но и социальную природу. Даже при поверхностном знакомстве с русской или английской прозой XIX века можно увидеть, какая пропасть отделяет господ от рабов, обитателей лондонских или московских трущоб от аристократии или просвещенных буржуа. Великий Октябрьский переворот в России, как и революции в других странах, вынес на подмостки истории миллионы людей, которые смели предшествующую культуру, образ жизни, понятия добра и зла. Фашизм и нацизм деформировали культуру и цивилизацию сильнее, чем этнические общины из Турции или Марокко, поселившиеся в европейских столицах.

Новизна проблем, с которыми сегодня столкнулась Европа, сильно преувеличена – просто для их решения нужно время, деньги и перенастройка социальных инструментов. Нужно терпение и взвешенность в выборе средств. Антитеррористические операции, замораживание конституционных свобод и прав граждан – неизбежные, но временные меры, помогающие преодолеть криминальные последствия ошибочной социальной (и национальной) политики, но не устраняющие первопричины.

В начале нынешнего десятилетия лидеры Великобритании, ФРГ и Франции были вынуждены признаться в кризисе мультикультурализма. Но вскоре взяли свои слова обратно. Хотя, к примеру, в замечании Николя Саркози о том, что «речь должна идти о французском исламе, а не об исламе во Франции», не было ничего предосудительного. И сегодня ясно, что нужен разумный баланс между социальной и национальной адаптацией мигрантов в новой реальности и возможностью сохранения национальной идентичности. Именно в социальных и этнических гетто созревают разрушительные гроздья гнева.

Ноябрь 2015

Великий язык великого народа

«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!.. Нет тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома. Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!» Эти слова, записанные почти сто сорок лет назад, принадлежат русскому европейцу И.С. Тургеневу. Во многом благодаря его усилиям русская литература стала важнейшей частью мирового культурного пространства, а изучение русского языка – насущной потребностью не только узкого круга профессионалов-филологов. Французские, немецкие, английские переводы произведений русской прозы XIX века сделали ее доступной читающему человечеству – и вызвали небывалое потрясение от ее «всемирной отзывчивости», от ее способности выразить боль отдельного человека и целого народа. Язык как последнее прибежище национального духа – для русской культуры такая максима имеет универсальное значение. Язык – хранитель национальной идентичности, истины, свободы и красоты. Наше национальное сознание литературоцентрично. Именно поэтому Иосиф Бродский через столетие после Тургенева написал: «Язык – начало начал. Если Бог существует, то это именно язык».

Но Владимир Набоков во второй половине 40-х годов XX века в статье «Русский язык как учебный предмет» будет сетовать на то, как ничтожно мало качественных переводов русской классики на английский язык: «Одна из величайших в мире литератур была создана в России между 1820 и 1920 годами, и лишь незначительная ее часть существует в достаточно приемлемом для читателя английском переводе». Спору нет, сегодня произведения Толстого, Достоевского, Чехова входят в учебные курсы средних школ во всех цивилизованных странах. Но надо признать, что по сей день справедливо суждение автора «Дара» и «Приглашения на казнь»: «В настоящее время русский язык изучают главным образом не для того, чтобы наслаждаться изысканным стилем, каким написаны “Мертвые души” или “Анна Каренина”…Нас скорее одолевает желание узнать, что Сталин думает о войне, чем что о ней думал Толстой».

Разумеется, не слова В. Набокова шестидесятисемилетней давности предопределили недавнее утверждение президентом Российской Федерации В.В. Путиным Концепции государственной поддержки и продвижения русского языка за рубежом, – но впервые забота о сохранении русского языка в качестве мирового стала делом государственной важности. Тому множество самых разных причин. Не последняя из них – сокращение числа людей, знающих и использующих