выхода приходилось составлять заново. Учитывая мое состояние, это было непросто. Мятый костюм я бросил в угол, наспех принял контрастный душ (не помогло), выпил рассолу из баночки с огурцами (чуть не стошнило), побрился (умудрившись порезаться в трех местах безопасной бритвой) и, не придумав ничего более радикального для возвращения в чувство, вышел на улицу.

Сколько гадостей наговорено на питерскую погоду совершенно зря. Но этот новогодний день словно задался целью реабилитировать всех клеветников разом. Слякоть, мелкий противный дождь, ветер какой-то похмельный.

Я боялся, что поймать машину новогодним утром будет нелегко. К счастью, мои опасения не оправдались. Стоило выйти на обочину и поднять руку, как старая, потрепанная российскими дорогами «копейка» затормозила рядом, гостеприимно распахивая дверцу.

– На Тверскую, – сквозь зубы сообщил я, с трудом сдерживая рвотные позывы.

Водитель кивнул и понимающе полюбопытствовал:

– Что-то экстренное?

Я лишь кивнул в ответ.

– Понимаю. – Водителю было лет под сорок, типичный работяга с натруженными ладонями и обветренным лицом. – Даже похмелиться не дали… А я вот калымлю. За столом только чай и хлебал. Полтора часика посидел – и на «охоту». Честно говоря, и не жалею. Дома все равно бы жена всю душу вытянула: «Дай денег, дай денег»… Раньше, до «Пятнистого», как-то веселее было, не находишь? Столы, конечно, скуднее, но душевнее, праздничнее. А теперь и выходных больше, и праздники можешь справлять как угодно и где угодно. Если средства позволяют… А все равно не то…

Мои комментарии и мнения ему явно были не нужны. Требовался молчаливый собеседник, которому можно излить накопившееся и забыть о нем. Этакий «одноразовый психоаналитик». Я как нельзя лучше подходил на эту роль: мутило так, что боялся даже рот открыть.

– Я так полагаю, это из-за неуверенности в завтрашнем дне, – продолжал разглагольствовать мужик. – Встречаешь Новый год и боишься: а как хуже будет? И что характерно: вроде власть народная и сделано все по пожеланиям народа, но еще никто из тех, кого я подвозил, такой жизни не желал. А их немало – поверь. Правда, в мою «лохматку» простой народ садится. Те, кто на «мерседесах» и «тойотах», наверное, другое мнение имеют… Но сколько их, а? Ты знаешь, я начинаю любить дедушку Ленина. Всегда нос воротил, а теперь потихоньку понимать начинаю. У меня дочка – кобыла великовозрастная – семнадцать лет. Шляется ночами напролет, и слова не скажи. Начнешь воспитывать, чуть не матом посылает. Вот скажи: раньше такое возможно было?

Я помотал головой и тут же закрыл рот двумя руками.

– Совсем плохо? – участливо спросил мужик. – Давай я у какого-нибудь ларька приторможу? Впрочем, нет. Не поможет. Первое средства от похмелья – ледяная стопка водки и стакан горячего бульона. Тяжело, но надо… Как говорили опытные люди: «Подобное лечат подобным». Давай я тебя до кафешки какой довезу? Ты не сомневайся – подожду…

Я отрицательно покачал головой.

– Что ж у тебя такое срочное? – удивился мужик.

– Начальство, – с трудом выдавил я.

– А-а, – с пониманием протянул мужик. – Это ж надо таким зверем быть – человека первого января с утра пораньше на работу вытаскивать!.. Он что, из этих, из трезвенников?

– Нет, он как раз может себе позволить иногда… Это я непьющий…

Мужик посмотрел на меня с таким видом, словно я признался ему, что я переодетый Дед Мороз. И молчал всю оставшуюся дорогу.

Расплатившись, я вышел на Тверской и прошел в отдел. Григорьев сидел в своем кабинете, обхватив голову руками, и тусклым взглядом ласкал стоящую перед ним бутылку водки. К уголку его рта прилипла незажженная сигарета, а на столе стояла наполовину раскрытая банка шпрот.

– Тебе не предлагаю, – не отрываясь от «лекарства», сообщил он. – А сам не могу… Ты непьющий, а я – немогущий… Счастливый ты человек, Денис.

Я кивнул и сел (стоять было невмоготу – комната кренилась и ускользала из-под ног).

– Перестарался я в этот раз, – пожаловался Григорьев. – У меня знакомая девчонка, а у нее знакомые рокеры… Ох, и пьют, паразиты… Ладно, это потом. Еще раз прости, что выдернул тебя, но тут такое дело… Позвонил мне Алексеев из Василеостровского – помнишь такого? Он дежурить в праздник оставался. Интересное дело у них там вырисовывается. Задержали пьяного, пытавшегося продать порнографическую кассету. На наше счастье, человек, которому он ее настойчиво предлагал «всего за пятьсот баксов», – любящий отец. Непонятно? На этой кассете так называемое «черное порно». Изнасилование и убийство детей. Мужик оказался не робкого десятка, да и ради такого дела времени не пожалел: скрутил ублюдка и притащил в ближайший отдел. Пытались допрашивать своими методами – мужиков понять можно – такое раз в жизни увидишь, потом всю жизнь не забудешь… Но и этот поганец оказался крепким орешком – ни слова не сказал. Зато, протрезвев немного от подобного «приема», попытался повеситься в камере на обрывках собственной рубашки. Несколько странно, ты не находишь? Простые продавцы, даже толкающие подобную пакость, как правило, не вешаются… Алексеев мне привез эту кассету. Вот она.

Он достал из ящика и положил на стол кассету без каких-либо надписей.

– Что на ней? – коротко спросил я, боясь того, что Григорьев предложит посмотреть самому, а сейчас это было бы выше моих сил, но Максим расценил это по-своему.

– Да времени на просмотры нет. Если я все правильно понимаю – хотя в моем состоянии это и нелегко, – действовать необходимо быстро. Когда происходит подобный прокол, улики уничтожаются моментально. Наше счастье, что сейчас праздники, они не сразу спохватятся… Здесь съемки любительской камерой. Два эпизода. Время действия – поздняя осень. Снимал один человек. Каким-то образом заманивал детей в машину, насиловал и душил брючным ремнем. Девочкам на вид лет десять-одиннадцать. Наверное, надо все же тебе это посмотреть.

– Человек на пленке лица своего, разумеется, не показывает? – спешно перевел я разговор в сторону.

– Правильно понимаешь. – Григорьев собрался наконец с духом, открыл до конца консервную банку, плеснул на дно стакана водки и, зажмурившись, выпил.

Меня передернуло так, что даже зубы клацнули. С счастью, Григорьев этого не заметил – клацанье его зубов заглушило издаваемые мною звуки.

– Мерзость какая! – сиплым голосом пожаловался он, отодвигая стакан. – Нет, все же ты счастливый человек, Денис. Не стоит оно того… О чем я? Ах, да… Лица его не видно, но слышен голос. Видны кисти рук, одежда. Салон машины. Если моя догадка верна и задержанный причастен к убийствам – доказать это будет не так уж и сложно. Тем паче что подобные преступления совершают люди с ненормальной психикой, а значит… Что-то я несколько запутался. Одним словом, василеостровцы поднимают