— Бросать гранату в окно нельзя, мы же побьем и женщин.

— Тогда знаешь что, мы через стекла побьем их из автоматов.

И все же Гудков решил подойти к двери дома. Когда он за ручку потянул дверь на себя, она приоткрылась. Они тихонько прошли в сени. Вторая дверь из сеней в хату совсем была открыта. Там, видно, было жарко, да к тому же немцы пили самогон, поэтому они и открыли эту дверь. Гудков быстро вошел на порог дома и громко приказал немцам: «Хенде хох!» Немцы сразу схватились за свои пистолеты, а Данченко стоял сзади Гудкова, который даже не успел вскинуть автомат, как Данченко через плечо Гудкова выпустил очередь из автомата по этим офицерам.

Сразу поднялся шум, крики, звон разбитого стекла, лампа упала, разбилась и потухла. Данченко быстро из своего кармана достал фонарик и осветил хату. Под столом валялись два убитых немца, а других двоих в хате не оказалось. Окно прямо с рамой было выбито, значит, эти двое выскочили через окно на улицу. Данченко стал искать оружие убитых офицеров, но Гудков приказал:

— Данченко! Бросай это дело! Нам нельзя здесь оставаться. Раз двое офицеров ускользнули от нас, то они поднимут тревогу, и тогда нам отсюда не уйти. Да, наверно, и часовые у них есть на краю деревни. А если они нас и пропустили, то потому, что от метели часовой прятался за дом и не заметил, когда мы въезжали в деревню.

Они выбежали из дома. Кони их стояли на привязи. В деревне было еще тихо. Видно, убежавшие офицеры никак не могли опомниться с перепугу, а может быть, были оба ранены. Гудков со своим ординарцем вскочили на коней и поскакали из деревни. Правда, по глубокому снегу лошади не могли скакать и шли рысью. Когда они уже проехали мимо крайней хаты и отъехали от деревни метров сто, часовой противника опомнился и открыл по ним огонь из автомата. Но их спасла пурга. Немецкий часовой не мог вести прицельный огонь, а стрелял наугад в эту белую мглу пурги.

Гудков вместе со своим спутником поехал обратно по той же дороге, по которой они приехали в Старожевичи. Они вернулись в ту же деревню, разыскали тот дом, в котором жила их незнакомка. А эта молодая женщина уже спала спокойным сном, и никакая холера ее не взяла, о чем беспокоился Гудков. На другой день они разыскали отряд Маточкина, но намечавшаяся накануне операция сорвалась, так как метель неожиданно кончилась и наступила отличная морозная погода.

А немцы, потеряв убитыми своих двух офицеров, а вторые два оказались ранеными, и боясь нападения партизан, на другой же день утром ушли из деревни Старожевичи. Так неожиданно для себя комбриг Гудков со своим ординарцем разгромил штаб немецкой части.

* * *

Перед самым новым 1944 годом к нам в штаб отряда пришел в сопровождении одного из товарищей из подпольного райкома партии старший лейтенант, прибывший из-за линии фронта.

— Мне нужно встретиться с комиссаром пятого отряда бригады Гудкова Ильиным, — заявил он.

— Это я и есть Ильин.

— Товарищ Ильин, у меня к вам вопрос. Когда и где вы достали текст «Обращения товарища Сталина к белорусскому народу»?

Я подробно рассказал, как к нам в штаб приехал комиссар второго отряда Короткевич М., как он заполучил текст этого «письма» у парашютистов и как мы его размножили на пишущей машинке.

— Да. Все точно так рассказывал мне Короткевич М., — подтвердил старший лейтенант. А потом, немного подумав и сильно нахмурившись, заявил: — А вы знаете, что никакого письма товарища Сталина к белорусскому народу не было? Это одна из очередных провокаций гитлеровской пропаганды. А парашютисты, с которыми встретился Короткевич, были переодетыми агентами гитлеровской разведки.

— Вот это да! — опешивший от этого сообщения, воскликнул я. — И что же теперь будет?

— Да ничего с вами не будет. Наоборот, вы провели большую работу по сбору денег и облигаций. Немцы не ожидали этого. Они думали этим письмом создать возмущение у белорусского народа, а получилось все наоборот, народ Белоруссии необыкновенно тепло откликнулся на это «обращение». Но в следующий раз вам нужно будет быть более бдительными, и если вы еще сами не слышали по радио таких сообщений или не читали текста подобного письма в наших специальных изданиях, то никаких документов такого типа ни у кого не переписывайте.

Совершенно ошеломленный и смущенный этим сообщением старшего лейтенанта, я долго не мог опомниться от такого потрясения.

Несколько дней я продолжал переживать о допущенной мной ошибке с этим «письмом тов. Сталина к белорусскому народу».

— Как же все это получилось? — И я снова в своей памяти перебирал, как я внимательно читал содержание этого «письма» и ничего плохого в нем не нашел. Кто же так написал это «письмо»? Почему геббельсовская пропаганда пропустила его? И сам себе ответил на эти вопросы.

Разве нам не приходилось читать их глупых листовок?

Я вспомнил, как однажды, еще летом 1943 года, к нам в лагерь в лесу под Лавреновичами приехал Гудков и в беседе с нами сказал:

— У немцев довольно глупая агитация. Они нам забрасывают листовки и всякие газеты и журналы. В них наши русские журналисты-предатели пишут там всякую чушь. И ты представляешь, комиссар, эта глупая агитация любому дураку понятна. Вот, например: «Партизаны, переходите к нам! Вам обеспечен будет лагерь и питание». — Ты представляешь: «обеспечен лагерь». Так уж не один советский человек испытал на себе, что это такое их лагерь и как там кормят. А потом вот такая дурацкая агитация: они нам заявляют, что «в партизанах находятся одни только евреи». Я тебе расскажу следующее: как-то к нам прилетел немецкий самолет и сбросил на нас листовки. Их было так много, что они лежали как снег на нашей местности. Когда мы подобрали их и стали читать, так там прямо было написано: «Партизаны бригады Гудкова! Что вы смотрите? Вы посмотрите, кто вами командует: Гудков — еврей, комиссар Игнатович — еврей, начальник штаба Руколь — еврей. Бейте евреев и переходите к нам в лагерь!» Ты представляешь, «к нам в лагерь»? Стало быть, они там тебя обеспечат колючей проволокой и палками. Питание дадут из отрубей и картофельных очисток. Но это же каждый понимает, и нет таких глупцов, чтобы пойматься на эту пропаганду.

И вот теперь, вспомнив эти слова Гудкова, я как-то успокоился и решил, что ничего особенного не случилось.

Новый, 1944 год мы встречали скромно, находясь все время в каком-то тревожном состоянии. Со стороны Чашников время от времени были слышны то отдельные выстрелы из винтовок, а то и глухие взрывы мин или снарядов. Гарнизон противника в Чашниках был беспокойный, да и партизаны бригады Дубова не давали ему спокойно жить. Иногда приходилось в ту сторону посылать наших разведчиков и узнавать в соседнем отряде бригады Дубова, что у них там происходит. Чувствовалось, что назревают какие-то события. Мы усилили свои посты и приказали всем партизанам нашего гарнизона быть более бдительными.

10 января Агапоненко решил поехать в штаб бригады к Гудкову с просьбой о выделении для нас из имеющегося резерва или из отрядов нашей бригады некоторого количества патронов к пулеметам и винтовкам. Вечером он из штаба бригады не вернулся. Весь этот день я находился в штабе отряда. Жена командира Шура Пляц, встречаясь со мной, как-то с усмешкой посматривала на меня. Я чувствовал, что ей о чем-то хочется поговорить со мной. Ночью, когда я уже стал засыпать на своем сундуке в прихожей этого дома, вдруг услышал из соседней комнаты через деревянную перегородку ее голос: