Появился тот самый церемониймейстер, которого ждали. Он представился Куликовым Сергеем Николаевичем.

— Все ваши люди на месте? — спросил Трифонов.

— Нет, не все.

— Кого же не достает?

— Официанта Сухошвили, швейцара Меладзе и гардеробщика Ахвледиани. Остальные все здесь.

Трифонов взглянул на генерала.

— А ваш охранник, Дмитрий Иваныч, часом, не грузин был?

— Нет, русский. Цветков. Артем Цветков.

К Трифонову подошел Куприянов и склонился к его уху.

— Ники нигде нет. Фирма подарила ей машину. Белый «ягуар». Ее тоже нет.

Трифонов кивнул.

— Я так и думал. Ладно, будем тянуть время.

— Зачем?

— Она вернется. Непременно. А потом все встанет на свои места.

Повернувшись к публике, следователь сказал:

— Дело, на первый взгляд выглядит банальным. Опять мы видели перед собой «чеченский»… извините, грузинский след. Мне очень хотят навязать эту версию. Конечно, мы объявим розыск и все как полагается, но результатов не достигнем. Как я понимаю, российская сторона официально не несет ответственности за ожерелье. Однако меры мы примем. Но если учесть уровень подготовки ограбления и исполнительского мастерства, то должен вас огорчить, господин Пуартье. Официанты, гардеробщики и швейцары с грузинскими фамилиями всего лишь марионетки в опытных руках кукловода. Их поимка ничего не даст, если мы найдем их живыми. Все стрелки сходятся на таинственной фигуре управделами из мэрии, тоже грузина, господина Згуриди. Вот его-то мы никогда не найдем. Он не вернется из Грузии. Если он вообще туда уезжал, а не лежит на дне Финского залива с якорем на шее. Однако у меня есть основание предполагать, что история может кончиться совершенно неожиданно. Не так, как думаете вы, господин Пуартье.

Народ ничего не понимал и переглядывался: похоже, следователь еще не протрезвел, а уже светало.

* * *

Белый «ягуар» въехал на территорию усадьбы. Казалось, ничего не изменилось с момента отъезда. Автомобили гостей стояли на своих местах, бал продолжался, и рассвет не разогнал гостей.

Ника поставила машину на то же место.

Они еще долго целовались, и Артем ощущал на щеках ее слезы.

— Ну все, дорогая. Тебе пора возвращаться к своему жениху. Ничего не поделаешь, так распорядилась судьба. Я буду помнить тебя весь остаток своей жизни.

— Я тебя тоже никогда не забуду. Знай, Артем, мое сердце принадлежит тебе.

— Ну, иди. Я еще немного посижу в машине.

— Ты можешь ею воспользоваться. Здесь опасно. Ключи я оставлю в зажигании. На ней тебя не догонят. Она уже дважды спасала нас за сегодняшнюю ночь.

— Не волнуйся. Я знаю лазейки. Все будет хорошо. — Через год приеду в Ниццу погреться на солнышке и дам тебе знать. Если захочешь, сможешь меня увидеть, а нет, так мне хватит и того, что я смогу на тебя посмотреть. Впереди у нас долгая жизнь, все еще может измениться.

— Пытаешься меня успокоить? — Ника вытерла слезы и вышла из машины.

Он дождался, пока девушка скроется за углом здания, а потом вышел сам.

Таинственная тишина. Что она скрывала в себе?

Окно оставалось открытым, веревка висела, едва касаясь земли. По всем расчетам охранник давно уже должен был прийти в себя и поднять шум. Так это или нет, на решение Артема ничто не могло повлиять. Если ему устроили капкан, значит, он захлопнется. Он лез в петлю по собственному желанию, пенять было не на кого.

Артем ухватился за веревку и полез наверх. Уже второй раз за сегодняшнюю ночь он возвращался в клетку с тиграми. Как гласит старая пословица: «Сколько веревочке ни виться, а кончику быть!».

* * *

Полковник Дымба уже прибыл на место, но Трифонов не торопился вести его к месту преступления. Он опрашивал свидетелей, гостей, прислугу, а французы во главе с господином Пуартье шли за ним следом, словно пажи за шлейфом королевы. В какой-то момент Куприянов приблизился к следователю и шепнул:

— Ника появилась.

— Отлично. Минут через десять начнем.

Что имел в виду старый лис Трифонов, Куприянов не понял.

Прошло чуть больше десяти минут. Следователь закончил опрос и повернулся к взволнованным французам.

— Кажется, приехал наш криминалист. Теперь мы можем подняться наверх и выслушать его мнение о взломанном сейфе. Практически, нам известны все взломщики, и я думаю, что мы сумеем вычислить его по почерку и найти. Не уверен, что это позволит нам вернуть ожерелье, но ситуация прояснится.

Трифонов подошел к скучающему более получаса Дымбе, взял его под руку и повел на второй этаж. Толпа двинулась следом.

Кто-то спросил:

— Гости уже могут разъезжаться по домам?

— Конечно, — бросил через плечо Трифонов, — извините за задержку.

Ника присоединилась к Пуартье. Он обнял ее за плечи. Похоже, жених даже не заметил ее отсутствия в течение всей напряженной ночи.

Когда двери комнаты распахнулись, первым вошел криминалист, остальные остались стоять на пороге.

— А что, собственно, здесь произошло? — с удивлением спросил Дымба.

И действительно! Сейф — на месте, дверцы закрыты, вот только решетка стоит у стены и окно распахнуто настежь.

— У кого ключи от сейфа? — спросил Трифонов.

Страховой агент достал ключ. В этот момент надо было видеть лицо Чарова. Полная растерянность, будто ему показали живого дракона! Трифонов не отрывал от него взгляда.

Банкир набрал нужный код, а агент повернул ключ в замке. Футляр лежал на месте. Его открыли и все отшатнулись, будто змея вынырнула из коробки. Все замерли. У Чарова открылся рот. Ника улыбалась. Остальные лишились дара речи. Блеск золота и бриллиантов слепил.

Трифонов громко объявил:

— Господа, следствие закончено, забудьте!

Он кивнул Куприянову и Дымбе, и они направились к выходу.

— Что с тобой, Гена? — окликнула мужа Ника.

Чаров очнулся.

— Тебе пора, дорогая, переодеваться. Мы опоздаем на церемонию.

— Конечно. Это не долго.

Чаров обратился к своим согражданам, теперь уже по-французски:

— Ожерелье будет на госпоже Оболенской вплоть до приземления самолета в аэропорту Марселя.

Никто не возражал.

* * *

За воротами раздались выстрелы. Трифонов, который уже собирался уходить, бросил плащ и побежал к воротам. Следом Куприянов и Дымба. В двадцати метрах от въезда в усадьбу, на узком тротуаре возле фонарного столба лежал молодой человек. Парень был жив. Увидев лицо Трифонова, он улыбнулся, будто хотел сказать: «Извините, ребята, бывает».