– А я все гадал, что же случилось с ее платьями, – сказал Дариус, перебирая красивые наряды. Шкаф оставили открытым, и Ларкира задумалась, как часто Хейзар прикасался к одежде так же, как ныне Дариус, – с благоговейным трепетом

– Ее любимое. – Он указал на платье глубокого зеленого цвета.

– Очень красивое. – Ларкира подошла ближе. – На том портрете внизу она изображена как раз в этом платье.

– Да, – кивнул Дариус, позволяя шелку скользить между пальцами, а затем подошел к украшениям. – Все здесь, – прошептал он, двигаясь вперед, чтобы коснуться расчески. Вытащив из нее рыжую прядь, он осторожно покрутил ее в руке. – Она вся здесь.

У Ларкиры перехватило горло, когда она услышала удивление в его голосе. Мальчик, который нашел то дорогое, что когда-то потерял.

– Что ты хочешь делать со всем этим? – спросила она.

Брови Дариуса сошлись на переносице.

– Не знаю. Возможно, пожертвовать некоторые из платьев миссис Эверетт, чтобы она отдала их тому, кто живет в городе. Драгоценности я положу в наше новое хранилище. Которое нам, конечно, придется построить. Я позволил повару использовать старое в качестве кладовки, все равно Хейзар разграбил его.

– Это было мило с твоей стороны.

– Идея повара, – печально улыбнулся Дариус.

– А с этим что? – Ларкира повернулась, разглядывая портрет на дальней стене.

Дариус проследил за ее взглядом и замолчал, глядя на свою мать.

Изображенная на картине Джозефина сидела на траве, солнце играло золотом в ее рыжих волосах, а позади нее простирались озера Лаклана. Она улыбалась, глядя на что-то вне кадра, как будто увиденное доставляло ей величайшую радость.

– Я помню этот день, – тихо произнес Дариус. – Я был маленьким, но помню, как она говорила мне, что мой отец заказал его. Я думал… Думал, что мне приснилось это воспоминание.

Сердце Ларкиры наполнилось тоской.

– На что она смотрит?

– На меня.

О, Дариус. Ей захотелось обнять его, любым доступным способом облегчить те эмоции, которые он испытывал. Но она сдержалась, продолжая стоять рядом.

– Теперь картина твоя, Дариус. Она твоя.

Он покачал головой:

– Она никому не принадлежит.

– Да, – поправила себя Ларкира. – Ты прав.

– Каждый должен иметь возможность взглянуть на нее.

– Ты можешь повесить ее в большом зале, – предложила она. – Перенесите оба ее портрета в то место, где все, живущие в замке, могут увидеть ее.

Нежная улыбка тронула губы Дариуса, пока он продолжал смотреть на свою мать.

– Да, – согласился он. – Ей бы это понравилось. Она всегда наполняла эти каменные стены жизнью.

– И сделает это снова, – заверила Ларкира.

– Да, – согласился Дариус, переплетая свои пальцы с пальцами Ларкиры. Его глаза загорелись, встретившись с ее внимательным взглядом. – Она сможет.

Неторопливо наступало утро, сверчки стрекотали в пропитанном солнцем воздухе, а поля цветов простирались впереди. Вокруг виднелись желтые бутоны, пятна лаванды и белого. Ларкира никогда не думала, что Лаклан бывает настолько красивым. От увиденного захватывало дух, земля словно пульсировала жизнью и энергией, которую тщательно поливали и кормили в течение месяцев, лет, и теперь, с этим проблеском надежды, все это пробилось сквозь грязь и почву, наполнив все вокруг новыми красками. Ларкира медленно закружилась, вдыхая приятный аромат и наполняя легкие девственной свежестью. Ваниль и тепло… букет самой природы. Увиденное потрясало, возможно, даже больше, чем прекрасные виноградники, окружавшие Джабари, и сердце Ларкиры сжалось при мысли, что все это много лет скрывалось за грозовыми тучами.

Прошла неделя со дня смерти герцога. Неделя – и проклятие, которое его присутствие наложило на Лаклан, казалось, уносилось все дальше и дальше с каждым новым восходом солнца. Ларкира улыбнулась, пряди, выбившиеся из ее заплетенных в косу волос свободно развевались на теплом ветру. Выглянув из беседки на вершине холма на западном склоне Касл Айленда, Ларкира окинула взглядом большие сверкающие озера и зеленые земли, расстилавшиеся перед ней. Голубые воды ритмично бились о края утеса, холмистая равнина тянулась до того места, где стояла девушка. Лаклан был поистине диким краем. Быстро исцеляющейся землей, которая теперь, при солнечном свете, казалось, скрывала больше тайн, которые нужно было разгадать. И Ларкира поняла, что ей нравится каждый клочок этих земель.

– Я и забыла, что здесь бывает так красиво, – сказала Клара, стоящая рядом с ней. Служанка разглядывала все раскрасневшимися и полными слез глазами, наслаждаясь новым обликом своего дома.

– Очень красиво, – согласилась Ларкира, глядя вниз на город на материке и белое облако парусников, парящих над водами порта. Все словно возрождалось, наполняясь силами после долгих лет разрухи и нищеты.

События, развернувшиеся на балу, назвали «смертельным прыжком безумного герцога», довольно броское и запоминающееся название для того, что на самом деле произошло. Но Ларкира и Дариус были более чем счастливы поверить в историю, которая распространялась по Адилору. И самое главное, никто не возлагал вину ни на саму Ларкиру, ни на членов ее семьи. Реакция Дариуса, особенно когда он стоял на балконе, выглядя совершенно убитым горем, пока Ларкира поддерживала его, лишь усилила симпатию к пасынку герцога. Конечно же, Ларкира не считала, что он притворялся, а еще не могла точно сказать, что сама испытала в тот вечер. Она просто не могла видеть Дариуса в состоянии боли и печали, что бы ни послужило причиной подобных переживаний.

Но, возможно, самым важным днем после смерти Хейзара стал тот, когда Дариус отправился сообщить об этом своему народу. Новость была встречена напряженным, недоверчивым молчанием, прежде чем жители ушли, как подозревала Ларкира, чтобы спокойно отпраздновать в своих домах. Все равно потребуется время, чтобы финансовое бремя, возложенное на людей Лаклана, полностью исчезло, но надежда была. Она ощущалась в теплом воздухе, который снова витал в небе, слышалась в голосе их нового герцога, когда он предстал перед своим народом, обещая восстановить все сломанное и утраченное.

– Искренне сожалею о вашей потере, миледи, – сказала Клара, возвращая Ларкиру в настоящее, на их место на вершине залитого солнцем холма.

– Ты уже говорила это, Клара. Нет необходимости повторять.

– Да, но это так печально, потерять жениха вскоре после помолвки.

– Ты же знаешь, что между мной и старым герцогом никогда не было любви?

Клара покраснела от подобной откровенности, сложив руки на своем коричневом платье.

– Да, но все же…

– Может быть, мне следует грустить? – перебила ее Ларкира. – Но я, кажется, не могу вызвать в себе это чувство. Я плохой человек, да?