– В данный момент в северной Сырьесрании я всех сильнее, – гордо заявил царек. – А значит, я и прав.

Алик царя не перебивал. По своему богатому бизнес-опыту знал, что дуркующему контрагенту надо дать выпустить всю накопившуюся в глубинах подсознания пургу, а когда иссякнет контрагент, вот тогда… Но царь не унимался. В его дремучей дикарской башке пурги, казалось, было целое море.

– А что касается всяких жестокостей, казней и угнетения народа… – после небольшой паузы продолжил он, – ну хрени этой всякой, о чем либеркиберасты постоянно вопят. Так сам посуди, Господи, истинная свобода имеет обратную сторону. Если все срут друг на друга, то рука сильная нужна, чтобы не перегрызлись окончательно. Точнее жопа, а не рука, чтобы так на всех насрала, чтобы и думать забыли о ерунде всякой: сепаратизме, либерализме и прочем равноправии. Сырьесрании нужна сильная жопа, и она у нее есть!

Царь снова замолчал, на этот раз надолго. Его распирало от гордости и величия. Он замер, забронзовел и стал похож на памятник самому себе. Долго так не выдержал, обмяк, расслабился, но тут же взбодрился и продолжил речь.

– Кстати, страх, страдание, это даже хорошо. Это ставит свободу безбрежную в рамки, оставляет человека наедине с ужасом бытия и небытия. Это глубину рождает и духовность. Посмотри, что у них есть, у этих либеркиберастов: Интернет, гаджеты всякие, машины хорошие да электрические зубные щетки. А у нас? Мы порох изобрели, чтобы убивать, мы бумагу сделали, чтобы мысли записывать великие, мы цифры придумали, даже в Либеркиберии их называют сырьесранскими. А какая у нас Литература? Весь мир знает великого Пасаженцева, ему руки в тюрьме отрубили, а он зубами ручку держал и романы писал. И какие романы! Каждый либеркибериец в школе проходит ужасы нашей жизни и содрогается. А поэт Ракетов? Его жену мой предшественник при нем прямо пялил, а когда поэт возбухнуть вздумал, он ему лично яйца и отстрелил. Но ведь любовные сонеты после этого стали только лучше. Все критики признают, лучше стали. А Лева Жирный? Его церковники обдолбанные за богохульство от церкви так полонием облучили, что он от жены озабоченной босиком по снегу сбежал, потому что не стояло уже ничего. Сбежал, простудился, долго мучился и умер. Но славил, Господи, так славил бога пронзительно, что до сих пор чувствительные барышни и интеллектуалы всякие кипятком писают. А музыка, а картины? Замученные художники кровью картины писали, музыканты на костях своих, вырванных с мясом, ритм отбивали. Только смесь бесконечного страдания и беспредельной свободы с неотъемлемым правом срания рождает главную ценность сырьесранцев – ДУХОВНОСТЬ. А для того чтобы эта ценность родилась, нужна нам большая, крепкая и сильная ЖОПА. Ничего не поделаешь, такими уж ты нас, Господи, создал. ЖОПА нам нужна.

Царь замолчал. «Выдохся, – решил про себя Алик. – Боже, какие они все одинаковые, все эти маоисты, полпотовцы, чучхе, лидеры ливийской джамахирии и прочие упыри, выросшие из крестьянско-люмпеновских низов с их якобы посконным здравым смыслом и народным кондовым понятием о чести и достоинстве. Самое противное, что я его создал, а значит, и сам частично такой. Но вот именно что частично, сырьесранцы все-таки занимают не более одной десятой планеты. Для человека, родители которого родились при Сталине, а деды и бабки при Ленине, уже успех. И как же хорошо, что живу я в начале XXI века и в России, а не при Иване Грозном или в Северной Корее, к примеру. Мир бы тогда у меня получился, закачаешься».

Алик еще немного порефлексировал, строго поглядывая на сырьесранского царя. Снова порадовался за русских людей и Россию, что вот, не такой у них руководитель, как здесь, а вполне приличный, европеизированный Владимир Владимирович Путин, не без недостатков, конечно, но не такой точно. Немецкий язык знает, а теперь и английский. Олимпиаду для страны выиграл, свободу ценит умеренно, на мир смотрит трезво, без пессимизма. Обама ему руку жмет, и он Обаме. Уважают его везде за мудрость и взвешенный подход к проблемам. Да нет, не такой. Свобода в России практически. Железного занавеса нет, писателям руки не рубят, доллары вон на улице свободно продаются. Точно не такой. Просто люди неблагодарные, глупые существа. Хочется им рая на земле, и немедленно. Посмотрели бы они на такое чудо, поняли бы тогда, что означает диктатор кровавый. Людям, чтобы жизнь принять, не рай нужен, а ад. Для сравнения.

Мысленно успокоившись насчет Путина, Алик вернулся к вождю сырьесранцев. С этой компиляцией всех известных ему властных уродов надо было срочно что-то делать. Вождь после патетической речи, как и рассчитывал Алик, сдулся и явно был готов воспринять божественную мудрость. «Эй, ты, – мысленно обратился к нему Алик, – кореец, ливиец, джамахириец, Наполеон недоделанный, чем же мне тебя припугнуть-то?» Мелькнувшие воспоминания о Муамаре Каддафи навели Алика на Мысль.

– Жопа, говоришь, нужна? – обратился он задумчиво к царьку.

– Ага.

– А не боишься?

– Чего? – не понял царь.

– Но есть и божий суд, наперсники разврата! есть божий суд: он ждет; он не доступен звону злата, – процитировал Алик Лермонтова.

– Чего? – совсем растерялся царек.

– Того. На каждую крепкую жопу найдется еще крепче, причем с винтом. Не боишься, что я на тебя насру по праву сильного, по праву срания? Ничего личного, не обижайся. Исключительно для духовности. Как ты на народ срешь, из благих побуждений. Так и я. Страдания – они ведь духовность рождают? Ну вот, может, и ты лучше станешь, зубами чего-нибудь напишешь или на костях своих сыграешь. Босиком по снегу пробежишься с хером не вставшим. А?

Царь в ужасе начал икать. Его глаза из дальневосточных медленно стали превращаться в ближневосточные. Алик удовлетворенно хмыкнул и спросил:

– Как царя южных сырьесранцев, коллегу твоего, свергали, помнишь? Неделю его оппозиция в жопу трубопроводом трахала, пока он отречение не подписал. Вижу, что помнишь. Думаешь, его Либеркиберия свергла? Ошибаешься! Это я на него насрал. Для духовности. Знаешь, каким он духовным стал? Все кричал: «Харам, харам, нельзя». Пророков вспоминал и Господа (меня то есть), плакал, молился. Таким духовным перед смертью стал, что кюшать не мог. Даже жалко, что сдох. А ведь при жизни совсем нехорошим человеком был. Сволочью конченой, если уж откровенно говорить. Но исправился, молодец. Я его исправил. Так хочешь? Исправить тебя?

– Нет, нет, – мелко дрожа, быстро замотал головой царек, – я все подпишу, я все сделаю, только не трубопроводом…

Несмотря на сильный испуг, торговался царь долго и ожесточенно. Приводил аргументы, плакал, молился, почти убедил Алика, что люди сволочи по природе своей и без сильной венценосной задницы им никак не обойтись. Да Алик и сам не первый день на свете жил, понимал он прекрасно, что искренние порывы романтических идиотов в неподготовленном обществе ужасом оборачиваются кровавым. Уж лучше терпеть привычную, милую и где-то даже смешную властную задницу над головой. Прогресс, однако, на свете тоже существовал. Другое дело, что он почти незаметен для живущих и только внуки, слушая рассказы убеленных сединами дедов о временах былинных, «когда срока огромные брели в этапы длинные», ужасались услышанному и понимали: «Да, существует прогресс».