По-другому все с Аей было. И каждый раз по-новому. Сейчас хотелось Алику тереться щекой о ее шею, зарыться в волосы медные, дыхание ее в себя впитать…

«Если она со мной, значит, не все потеряно, – думал он. – Значит, не конченый я совсем. И надежда есть, значит».

Отпускало постепенно. Страшная толпа миниумов уплывала вдаль, в нереальность дурную, в кошмар полуночный. Он почти пришел в себя. Успокоился, дышать стал ровнее, но вдруг увидел смотрящие на него строго Сашкины глаза. Дочь была повсюду, пряталась среди тропических цветов, стояла между деревьями, лежала, распластавшись на стеклянной крыше. Он зажмурился и мысленно попытался вымолить у дочки прощение.

«Прости меня, Сашка. Прости, но я не могу. Я без нее не выживу. Зачем тебе мертвый папка? Нет на земле женщины, на которую бы я вас сменял. А здесь нашлась. Я сам ее создал или выдумал. Не знаю. Но ты пойми. Ты же всегда меня понимала. Я себя за волосы тащу, как барон смешной, любимый тобою с детства. Может, и не вытащу. Но иначе точно кранты. Не мог я больше так жить. Запутался. Слабым оказался. Я плохой, Сашка, очень плохой. Не нужен тебе такой плохой отец. Но пойми, это моя последняя попытка. Отпусти меня, пожалуйста.

Алик открыл газа. Дочка исчезла. Он обрадовался подленько. И сам понял, что подленько обрадовался. Злиться на себя не стал. Сил не было. Прижался к Ае крепче.

– Мама, – прошептал.

И утонул в ней окончательно.

После сеанса очистительной терапии полегчало. Он сел по-турецки на диван и с огромным удовольствием затянулся сигаретой.

«Надо же, – удивленно подумал. – Еще и удовольствие могу испытывать от такой малости».

Кайф длился недолго. Выплыла из табачного дыма желтая с багровыми полосками задница мужика, баба мычащая показалась. И мальчик с капающей из носа кровью. И озверевшая от садистского зрелища толпа миниумов. Алик опустил ноги на пол. Обхватил ладонями виски и простонал:

– Это чудовищно, чудовищно…

– Спасибо тебе, дорогой, – потягиваясь на диване, промурлыкала голая Ая. – Спасибо за высокую оценку моих талантов. Это чего? Прошла любовь, завяли помидоры, так получается?

– Дура, – раздраженно буркнул он. – Да я из-за тебя весь этот мир ублюдочный помиловал.

– Ты логичен, как никогда, Господь мой парадоксальный. Как можно из-за дуры целый мир помиловать?

– Из-за такой можно. Из-за такой – все можно. И помиловать. И уничтожить.

– Аллилуйя! – воскликнула Ая и от избытка чувств, прямо на диване, сделала березку.

Он не удержался, обнял вытянутые длиннющие ноги, поцеловал щиколотки и… Проклятая порка не давала покоя. Свистящие палки мелькали перед глазами. И счет толпы обезумевшей в ушах слышался: «Пять… шесть… сеееемммь!»

– Нет, не могу, – сказал он и отстранился от Аи. – Это невыносимо. Зачем? Для чего? Неужели я…

Она рухнула на диван. Без паузы сделала кувырок назад, очутилась на полу, поклонилась церемонно и беззаботно спросила:

– А чего ты, собственно, так распереживался?

– Ты прикидываешься? Это же я их создал. Кривыми, некрасивыми уродами. Но это не все. Я в них крупицу человечности оставил. Малюсенькую частичку. Но хватает, чтобы они ничтожество свое осознавали. И порка эта… при детях. Ты понимаешь, что он любит своих детей и они его. Понимаешь? Кто я? Как я мог?

– Обыкновенно, запросто мог. Ты самый обычный среднестатистический господь. Приладка они, сам говорил.

– Приладка… Приладку выбрасывают после тиража. А с ними что делать?

– Ну, я не знаю, как все там у тебя устроено. Может, в следующей жизни они уродятся вполне достойными крокодилами.

Алик задумался и понял вдруг. Нет никаких следующих жизней, да и настоящих по большому счету нет. А есть бесчисленное множество попыток. На 99 % неудачных. Пуляет он во вселенную триллионы сущностей, с одной простой целью пуляет. Раскрыться, развиться, преобразовать потенциальную энергию в кинетическую. Потому что греет, отапливает мир энергия. И его греет тоже. Смысл зерна колоском стать. В сто зерен превратиться. Смысл сперматозоида – яйцеклетку оплодотворить. Одно зерно из десятка прорастет. Один живчик из тысяч до цели доберется. Один из миллиона человеком станет. А остальные? Приладка. Только человеку хуже всех. Он единственный неудачу осознать может. Страдающая вершина эволюции. А осознает он для того, чтобы, чтобы… Занавес черный в голове у Алика рухнул. Закрыл блистающий свет прозрения. Поглотил его, в себя впитал без остатка. Темень наступила. В последний миг, перед тем как свет исчез, показалось ему, что он увидел огромные белые буквы, начертанные на занавесе. Буквы сложились в короткое, но емкое слово. РАНО.

«Я зерно, и я сеятель, – подумал он. – Как же так? С ума сойти можно. Змея, кусающая себя за хвост. Лента Мебиуса крученая. Господи, за что? Сделай меня простым, Господи! Тупым сделай. Не по силам мне все это. Я не смогу, я не знаю…»

Решение появилось из ниоткуда. Показалось таким простым и очевидным, что он чуть не закричал: «Эврика!»

– А мне их жалко, – неожиданно выпалил он. – Вот тупо жалко! Со следующей жизнью потом разберемся. А сейчас я в этой. И я буду им помогать. Я не позволю…

– Миниума выпоротого помнишь? – глядя мимо него, спросила Ая.

– Помню, и что? Несчастный он, детей любит. Жизнь у него не сложилась.

– А ты посмотри, за что этого несчастного пороли.

И Алик посмотрел.

…Красивая, ухоженная, но уставшая женщина стоит на набережной, облокотившись на гранитный парапет. Фиолетово-оранжевое солнце почти зашло в море. Она смотрит на краешек солнца, слышит плеск волн и чувствует, как постепенно выходит из нее усталость. Женщина улыбается. Вспоминает пятилетнего сынишку, который ждет ее дома. Представляет, как бросится он к ней, обнимет за шею крепко, залепечет, захлебываясь, свои грандиозные детские новости. Женщине немного грустно, что не встретит ее дома мужчина. Ушел он от нее за месяц до родов. Испугался. А на других мужчин у нее не хватает ни времени, ни сил.

«Ну и ладно, – думает она. – Зато сын есть. Он такой маленький, такой забавный и смешной…»

– Какая цыпочка, с такой попочкой, – слышит она сзади хрипловатый голос. – С такой попочкой и одна. Вот это удача.

Женщина делает вид, что гадостные слова к ней не относятся. Стоит, не поворачивается, в море смотрит сосредоточенно.

– Что, сучка, от счастья ошалела? – продолжает скрипеть голос. – Кипятком, небось, писаешь от радости?

Женщина еще пристальней вглядывается в линию горизонта. И вдруг чувствует шлепок по заду. Не реагировать больше нельзя. Она оборачивается. Видит перед собой плюгавого серого мужичонку, от которого сильно несет перегаром.

– Да как вы смеете?! – возмущенно говорит она. – Что вы себе позволяете?

– Ы! – радуется мужик. – И буфера зачетные. Дойная коровка. Не кобенься, пойдем в кусты, я тебя за вымя подергаю. Ы, ы, ы!