Немец прервал чтение, спросил:

— Почему именно Уругвай? Можно было бы назвать страну поближе, Чехословакию или Польшу…

Он вновь опустил глаза:

— Сила, основная и величайшая доблесть нации, в нашем русском случае может быть только православной силой, то есть силой, направленной не к господству, а к служению, не к подавлению, а к помощи, не к эксплуатации, а к дружбе. Русская сила — не сила разбойника и бандита, а сила работника и отца… Вне этой концепции — русской силы не может быть. Россия сильна только в том случае, если она следует законам своего — а не чьего-нибудь чужого — национального бытия…

Гестаповец изучающе посмотрел на Солоневича:

— Не думаю, что в интересах Германии иметь в близком соседстве конкурирующую силу. Тем более Красную армию, которую вы надеетесь идеологически перевоспитать, снабдить самым передовым вооружением и превратить, как вы пишете, «в орудие защиты от внешних врагов». Европа сейчас — это Германия! Ваши тезисы не назовёшь многообещающими для наших будущих европейских отношений…

Немец попытался выяснить у Солоневича, кого он имел в виду, когда написал «гений в политике — это хуже чумы»:

— Поступило анонимное сообщение, что вы, герр Солоневич, имели в виду фюрера…

При этом гестаповец неодобрительно покачал головой…

В статье «Миф о Николае Втором» Солоневич так рассказал об этом эпизоде своей жизни:

«В своё время я изрёк некую истину: „Гений в политике — это хуже чумы“. В те времена эта истина была сообщена почти без доказательств. Несколько позже по поводу неё меня свирепо допрашивали в Гестапо: кого это я, собственно, имел в виду? Я отвечал невинно: конечно, Сталина. Ещё позже я пытался обосновать эту истину так: гений — это человек, выдумывающий нечто принципиально новое. Нечто принципиально новое, естественно, входит в конфликт со всем, что называется „старым“. Но так как жизнь человеческого общества базируется на целой сумме старых навыков, верований, традиций и чего хотите ещё, то гению остаётся одно: попробовать сломать „косность среды“ методами вооружённых доказательств. Из этого никогда ничего путного не выходило».

Вот, для сравнения, ещё одна версия этого эпизода в интерпретации Солоневича в работе «Диктатура слоя»:

«В одной из своих статей я обронил фразу, которая мне впоследствии, в Германии, дорого обошлась: „Гений в политике — это хуже чумы“.

Гитлер, говорят, принял это на свой счёт, и мне пришлось объяснять в гестапо, что я имел в виду только гениев марксизма. И что вообще — нельзя же придираться к парадоксу! Но это всё-таки не парадокс. Гений в политике — это человек, насильственно нарушающий органический ход развития страны во имя своих идеалов, своих теорий или своих вожделений — не идеалов массы — иначе масса реализовала бы эти идеалы и без гениев, время для этого у массы есть. Несколько гиперболически можно сказать, что „гений“ врывается в жизнь массы, как слон в посудную лавочку. Потом слона сажают на цепь, а владелец лавочки подбирает черепки. Если вообще остаётся что подбирать. Потом приходят средние люди, „масса“, и чинят дыры, оставшиеся после слоновьей организации Европы или мира».

В начале июня 1941 года куратор вновь встретился с Солоневичем, который не отказался от планов переезда в Финляндию или Соединённые Штаты. С видимым оживлением Иван упомянул о том, что долгое время безнадёжно пытался добыть средства на публикацию рукописи «Возрождение империи» и вот, кажется, лёд двинулся: в секретариате Геббельса Солоневичу сообщили, что министр дал указание выделить необходимые средства на издание книги (война с Советским Союзом стремительно приближалась, обещать можно было всё, что угодно).

Гестаповец выразил сомнение в том, что подобная книга может быть напечатана в условиях рейха:

— Ваша идея утопического монархизма — это всего лишь красивая сказка, беспочвенная фантазия эмигранта. Возможности для её реализации не будет, тем более после этой войны.

В изложении Ивана последнее слово в этом споре всё-таки осталось за ним:

— Вы, герр Солоневич, как культурный человек должны понять, что мы, немцы, ни в каком случае не можем допустить восстановления монархии в России — вы и сами понимаете почему.

Я (скромно и застенчиво):

— Мы, видите ли, тысячу лет обходились без немецкого согласия — вероятно, обойдёмся и дальше!

Недругами Солоневича (при его жизни) и «идеологически ориентированными» исследователями-биографами (после смерти) упорно поддерживалась версия о его тайных и явных связях с заправилами Третьего рейха, добровольных «советнических услугах» и прочих неблаговидных деяниях, несовместимых со сложившимся обликом национально мыслящего публициста, защитника русской монархии. Можно с уверенностью сказать, что Солоневич не изменял России и всегда в силу возможностей пытался воздействовать на «германцев», предупреждая их, что агрессивные планы в отношении СССР потерпят крах, потому что направлены на уничтожение «Национальной России» и превращение русских в германских рабов.

Нужно отметить, что Солоневич, подводя итоги своего германского периода, считал свой переезд в Третий рейх «огромной ошибкой». Правда, иного выбора у него не было, западноевропейские демократии не хотели принимать у себя человека, вызывавшего очевидную ярость Сталина. Свою роль в переезде отца и сына Солоневичей в Германию сыграла кампания против них, начатая агентами НКВД в Финляндии и продолженная «широким веером» в странах Западной Европы, а также в местах русского рассеяния. Компрометирующие Солоневичей фальшивки были подхвачены в эмиграции теми силами, которые видели в братьях угрозу своему прежде безраздельному влиянию на Русское Зарубежье. Концентрические круги от этой провокации до самого последнего дня преследовали Ивана Лукьяновича. Он с горечью писал в статье «Восемь лет», опубликованной в первом номере «Нашей страны» (Буэнос-Айрес, 1948 год):

«„Социалистический вестник“ называл меня „кандидатом в русские Геббельсы“, мечтающим о никогда не существовавших временах царя-Гороха. Орган упомянутого царя — белградский „Царский вестник“ с редкой изысканностью писал: „Солоневич, может быть, и не агент ОГПУ, но он хам и подлец“. Основатель сегодняшней солидаристской партии проф. Георгиевский называл меня поочерёдно то агентом ГПУ, то агентом гестапо. И всё обещал „представить документы“… Польская пресса скромно и деловито заявила, что я агент ГПУ и, кроме того, заядлый враг независимой Польши. Немецкая партийная пресса посвящала мне целые полосы, обзывая меня врагом Германии и „Judenfeund“… А наши социал-демократы уже во время войны объявили меня правой рукой Геббельса. Так создаётся слава мира».

Что действительно было, так это то, что Иван Солоневич пытался «образумить», направить на «путь истинный» нацистских бонз.

Вот как вспоминал об этом Юрий:

«В 38-м году, когда мы туда попали, батька написал меморандум Гитлеру — 36 страниц, в котором он предсказал будущее до такой степени точно, что жутко становится. В нём он сказал: много было таких, которые пытались Россию завоевать, — ничего у них не вышло. И не вышло потому, что они совершали всегда одну и ту же ошибку: они были против русского народа. Если бы они поставили на сторону русского народа, то и тогда было бы трудно, но хоть бы был шанс. А воевать против русского народа это значит, что вы будете идти до Владивостока, и на пути каждый куст будет стрелять. И на каждом мосту придётся оставлять часовых. А конец будет — наполеоновский.