Я устал безуспешно накачивать воздух в окончательно сдувшееся расследование и понимал, что мой план не сработал. Но больше всего меня раздражала эта женщина и ее отношение ко мне и Америке. Хотелось раскритиковать ее действия, найти в них серьезные просчеты. Пусть ответит за наркоторговлю, за новый Шелковый путь, за геноцид курдов и прочие грехи своих соотечественников. Но я сдержался и не дал волю чувствам. Именно так и следовало вести себя ради успеха нашего дела.

– Скажите, а они заключали брачный контракт? – устало спросил я.

– Не узнавала, – ответила Кумали без всякого интереса. – Да и какая разница? Как я уже говорила, на территории имения никого больше не было. Единственный человек, у которого мог иметься мотив для убийства, находился в двадцати милях, действия мистера Доджа понятны и недвусмысленны, свидетельства криминалистов неоспоримы. Это был несчастный случай.

Она стала убирать со стола фотографии и отчеты, чтобы поместить их обратно в шкаф с документами.

– Таково мое мнение об этом деле, мистер Уилсон. Думаю, даже ФБР согласится, что турецкая полиция проделала кропотливую и высокопрофессиональную работу.

– Мне нужны эти папки, необработанные данные и все остальное, детектив Кумали, – заявил я, указывая на груду материалов.

Признаться, я ожидал в ответ взрыва и не обманулся в своих предчувствиях.

– Что?! – воскликнула она.

Я поймал взгляд Хайрюннисы, с интересом следившей за нашей стычкой, и сказал спокойно:

– Я уже говорил вам, что должен подготовить собственный отчет по этому делу.

– Нет! – отрезала Кумали и для убедительности повторила это по-турецки.

– Я проделал долгий путь. Мой визит был организован в высших эшелонах правительства. Вы хотите, чтобы я позвонил и сказал им, что со мной не хотят сотрудничать?

Женщина-коп даже не шевельнулась, как, впрочем, и секретарша, которой, вероятно, не приходилось раньше слышать подобных угроз в адрес ее босса. Словно бы в их офис ворвался американский гангстер с базукой. Я протянул руку, чтобы взять папки, но Кумали покачала головой:

– Это оригиналы. К тому же в основном на турецком.

– Уверен, что большинство этих документов переведены для вдовы, – возразил я, но Кумали явно не собиралась отдавать их мне. – Пожалуйста, детектив, – воззвал я, – давайте не будем ссориться.

Она пристально посмотрела на меня и, кажется, сдалась.

– На какое время они вам нужны?

– Дня на три, может, на четыре, – ответил я. Конечно, этого было мало, но на большее я вряд ли мог рассчитывать.

Женщина-коп взглянула на секретаршу, все еще кипя от гнева, и тут мне, вообще-то, следовало бы понять, что у нее созрел определенный план. Она резко заговорила по-турецки, но одно слово я понял, оно звучало почти по-английски: «фотокопи».

– Спасибо, – вежливо поблагодарил я.

– Здесь, в Бодруме, для вас нет ничего интересного, агент Уилсон, – заявила она после короткой паузы. – Абсолютно ничего.

Сказав это, Кумали повернулась ко мне спиной и занялась своими делами. Когда Хайрюнниса принесла мне ксерокопии документов, я положил их в рюкзак и вышел. Женщина-коп даже не подняла глаз.

Случилось так, что в поисках благовидного предлога для моего визита в Турцию мы с Шептуном выбрали именно смерть Доджа. То, что вначале виделось большой удачей, оказалось ужасной ошибкой.

Его гибель, совершенно очевидно, произошла в результате несчастного случая. Расследовать тут было нечего, и поэтому Броуди Уилсон мог спокойно сесть на самолет и отправиться домой. Детектив Лейла Кумали верно оценила ситуацию.

Мне удалось выторговать для себя несколько дней, но этого было явно недостаточно. Выходя из полицейского участка, я вновь задумался о том, сколь опасны догадки, которые не подвергаются сомнению. Нам с Шептуном следовало бы глубже проработать вопрос о том, что конкретно я собираюсь расследовать. Честно говоря, мы устали и впали в отчаяние, когда принимали решение. В большинстве случаев смерть двадцативосьмилетнего человека на омываемых морем скалах дает хоть какую-то пищу для следствия. Но эти оправдания нам не помогли: мы подняли флаг на мачте и, как всякие пираты, заплатили за это, когда корабль пошел ко дну.

Вопрос заключался в следующем: что же мне теперь делать? Ответ был прост: не имею ни малейшего представления. Я знаю два способа борьбы со стрессом: обычно я или хожу пешком, или с головой погружаюсь в работу. Бодрум предоставил мне обе эти возможности, и я напомнил себе, что моя первоочередная миссия – установить местонахождение телефонных будок в Старом городе.

Вытащив из рюкзака свой мобильник со специально модифицированной фотокамерой, я поставил на место аккумулятор и в конце улицы повернул направо. Я передвигался, руководствуясь внутренней картой, которая хранилась в моей памяти, и после пяти минут быстрой ходьбы, ощущая, что беспокойство снизилось до разумного уровня, добрался до границы зоны поиска.

Мысленно разделив ее на секторы, полный решимости не упустить ни одной потенциальной цели, я перешел на медленный шаг. Это было нелегко. Бульшую часть года Бодрум – сонный городишко, в котором живет около пятидесяти тысяч человек, но летом его население увеличивается до полумиллиона. Несмотря на конец сезона, улицы были переполнены отпускниками и всевозможными тусовщиками, а также огромным количеством людей, которые на отдыхающих наживаются.

Я прошел мимо бесчисленных магазинов, торгующих турецкими кожаными сандалиями и раритетными персидскими коврами (скорее всего, китайского производства). Каждую сотню ярдов попадались бары, специализирующиеся на том, что в Испании называется острой закуской, а здесь, на Востоке, известно как мезе. Эти бары были полны людей и днем и ночью.

Всякий раз, видя телефонную будку, я фотографировал ее, зная, что программное обеспечение телефона загружает снимок на карту, фиксируя точное местонахождение. В одной из лавок я купил кебаб, завернутый в лаваш, и сел на скамейку под палисандром, чтобы съесть его. Через несколько минут я обратил внимание на витрину соседнего магазина. Там была выставлена замечательная коллекция саксофонов и классических электрогитар. Поднявшись на порог, я заглянул в тускло освещенное помещение.

То было одно из тех редких мест, в которых я так люблю бывать. Часть комнаты хозяин отвел под записи музыки: полки были забиты виниловыми пластинками, ящики – компакт-дисками, и, если бы мне сказали, что где-то в задней комнате есть коробки с магнитофонными кассетами, я бы охотно поверил. В другой части помещения располагались музыкальные инструменты: электрогитары от Гибсона и «Фендер стратокастер», способные вызвать грустную улыбку любителя рок-н-ролла, а также множество турецких народных инструментов – я никогда не слышал, как они звучат, и даже не знал их названий.

Человеку в выцветших джинсах, с отсутствующим видом курившему за прилавком, было за сорок, и он походил на музыканта. Продавец показал жестом, чтобы я зашел внутрь. В другое время, в иной жизни, я задержался бы здесь на долгие часы, но сейчас лишь развел руками, выражая немое извинение, и продолжил выполнять свое задание.