Оставаясь безмятежным и выражением лица и позой, Святой Аспект-Император выдержал паузу, словно бы убеждаясь, что до конца выслушал перебившего его нелюдя. У всех, собравшихся сегодня на поле Угорриор, перехватило дыхание, ибо казалось, будто Келлхус в миг сей воссиял светом в каком-то смысле слишком глубинным для человеческих глаз. Там, в тени чудовищных каменных стен, стоял Воин-Пророк – презренное дитя… которое, вне всяких сомнений, было кем-то большим и гораздо более могущественным.

Он пожал плечами и воздел руки, оторвав ладони от бёдер. Золотые ореолы вспыхнули вокруг расставленных пальцев.

– Я, – сказал он, – лишь сосуд Господа.

Кетьингира какое-то время, показавшееся всем чересчур долгим, глумливо хихикал.

– О нет, Анасуримбор, ты нечто намного, намного большее…

И тут раздался могучий звон множества тетив. Мириады отрицаний Сущего взмыли в воздух, сорвавшись с чёрных парапетов. Выпущенные из шранчьих луков, они летели сначала вверх, а потом вниз, устремляясь к выжженному нелюдем на земле кругу… и обрушиваясь на этот клочок Угорриора, словно свирепое градобитие.

Но Святого Аспект-Императора там уже не было.

А Кетьингира поднял взор к небесам, вглядываясь в точку чуть выше палящего белого солнца.

Ибо оттуда на чёрную цитадель с рёвом низвергались сифранги.

* * *

Словно бы вырвавшись из ослепительно-белого колодца солнца, они с оглушающим визгом устремлялись вниз – вызванные из Преисподних демоны, соединённые с пыткой Сущего чарами жестокими и хитроумными. Пускарат, Мать Извращений; разевающий свою громадную пасть непотребный Хишш-Чревоугодник, перемещающийся неуклюже, словно огромная пылающая груда овеществлённого гниения; чудовищный Хагазиоз, Пернатый Червь Ада; необъятный Годлинг, туша которого могла по размерам сравниться с двумя поставленными в ряд боевыми галерами; могучий Кахалиоль, Жнец Героев, облачённый в доспехи из славы и проклятия; ужасающий Урскрух, ненасытный Отец Падали, изблёвывающий в Мир мор и чуму, и две дюжины других призванных из бездны гнусных сифрангов, рабов Даймоса, марионеток Ийока и его собратьев по колдовскому ремеслу. Сифранги широко распростёрли свои прежде сложенные крылья, стремясь зачерпнуть ветер и немного замедлить спуск, а затем набросились на Гвергиру, визжа и скрежеща диким хором, сжимающим глотку и колющим слух, перебирающим каждый тон в музыке, играющей на человеческом ужасе. Мгновение спустя они уже оказались над Забытьём, направляясь к основанию Высокого Рога, где с новым жутким визгом устремились к бастионам Высокой Суоль, пробивая, будто рухнувшие с неба железные шары, этажи и ярусы крепости, выжигая вмурованные в её стены защитные Обереги…

Мужи Ордалии, ошеломлённо моргая и глядя вослед чудовищам через парапеты Коррунц, наблюдали за тем, как всполохи пламени расцветают на туше Высокой Суоль. Но стоило одному-единственному человеку издать радостный вопль… и весь Угорриор в ответ разразился гремящим ликованием, рёвом, который, казалось, исходил от единого существа – такова была выражаемая им страсть, таков был пыл, охвативший их всеобщим порывом.

Началось! Наконец-то началось!

Где-то глубоко в недрах Голготтерата лапы тварей замолотили в гонги, и какофония из шума и грохота, казалось, вознеслась до самых небес. Давняя уловка потеряла всякий смысл, и на стены Голготтерата, вопя на своём искажённом наречье, хлынули облачённые в чёрные хауберки уршранки, щёки которых украшало клеймо в виде Двух Рогов. Но священный зов войны звучал всё так же ясно и громко, явственно слышимый невзирая на прочие звуки. Лучники и арбалетчики вырвались из рядов каждого из трёх Испытаний: агмундрмены из строя Людей Среднего Севера, эумарнанцы из фаланг Сынов Киранеи и антанамеране из рядов Сынов Шира. Словно бы объятые приступом внезапно нахлынувшего безумия, они бросились вперёд, поднимая клубы пыли, и ещё до того, как толпа их врагов сумела хоть как-то организоваться, наложили болты и стрелы на тетивы, подняли оружие и выпустили тучу снарядов…

Оскалившиеся золотыми зубьями парапеты кипели бурной деятельностью, ощетиниваясь чёрным железом. Верещащие белые лица заполняли собою бойницы, но ни одна стрела не вонзилась в них. Все без исключения снаряды напрямую ударили в сами укрепления, прогрохотав по отвесным стенам и могучим основаниям Коррунц, Дорматуз и Гвергиру, на которых внезапно расцвели вспышки направленных внутрь взрывов. И тогда, к всеобщему замешательству, раздался нарастающий грохот, не похожий ни на что, ранее слышанное человеческими ушами – будто тысяча мастодонтов неслась куда-то, топоча своими громадными ногами по натянутым на барабаны шкурам Души и Мира…

Ибо вмурованные в чёрные стены Обереги крушились, распутывались, растворялись.

Голготтерат был построен из зачарованного камня. Вязь колдовства квуйя пронизывала и скрепляла все куртины и бастионы. Некоторые волшебные устроения предназначались для упрочнения самой кладки, другие же были подобны настороженным ловушкам, готовым жечь или сбрасывать штурмующих с парапетов, но много больше было таких, что служили чем-то вроде колдовского облачения, защищая внешние фасы стен от разрушительных Напевов. Клад Хор прошёлся дождём по всем ним, проникая в саму структуру колдовства, вспыхивая искрами, понуждающими к распаду и расторжению, рассыпаясь взрывами соли. Чёрные глыбы кладки пошли трещинами. Стропила и балки стонали. Стоящие на парапетах уршранки валились с ног.

А адепты Школ по приказу экзальт-магоса, Святейшей ведьмы Анасуримбор Сервы уже завели свою бормочущую песнь. Не успели ещё лучники вернуться под прикрытие огромных фаланг, как сотни чародейских Троек шагнули из их рядов прямо в пустое небо – величайшая концентрация колдовской мощи, которую когда-либо знал этот Мир. Тысяча адептов с лицами, скрытыми низко надвинутыми капюшонами, дабы скрыть предательское сияние Напевов. Тысяча Воздушных Змеев, как их называли воины Ордалии, – почти все до единого ранговые колдуны, которых Главные Школы Трёх Морей сумели наскрести в своих рядах.

Адептов Завета вёл Апперенс Саккарис, их красные, струящиеся волнами облачения казались монашескими из-за своей простоты и непритязательности; Темус Энхору возглавлял Имперский Сайк, чьи чёрные как смоль, отороченные золотым шитьём одеяния, залитые ярко-белым солнечным светом, отливали фиолетовыми отблесками; Обве Гёсвуран предводительствовал Школой Мисунсай, одежды адептов которой были разнородными, не считая капюшонов, напоминающих клобуки амотийских пастухов – белые с небесно-голубыми полосками; истреблённые при Ирсулоре Вокалати были представлены ныне лишь горсткой адептов, представлявшей собою не более чем насмешку над прежними их лилово-белыми множествами; Багряных Шпилей вёл Гирумму Тансири, их одежды переливались различными оттенками алого – подобно крови, стекающей по осенним листьям; и, разумеется, Лазоревки – свайяльское Сестринство, – самые многочисленные и, безусловно, самые завораживающие из всех них, в своих мерцающих шафрановых облачениях. Их голоса добавляли в басовитый мужской хор нотки женской пронзительности.

Тысяча адептов – величайшая концентрация колдовской мощи, которую когда-либо знал этот Мир. Все как один они развернули шёлковые волны своих одеяний, став подобием цветов, распускающихся навстречу сиянию солнца.