Позади свершавшегося катаклизма потусторонним видением вздымался Склонённый Рог. Глазея на его громаду, не менее дюжины душ оказались растоптанными. Гвергиру упрямо горбилась слева, объятая бурей секущих её приземистую глыбу огненных росчерков – результат усилий Лазоревок. Не успели сыны Шира добраться до развалин Коррунц, как её могучая сестра Дорматуз тоже начала рассыпаться, восточная стена башни просто обвалилась, открыв взору все её этажи, кишащие мечущимися в панике уршранками, словно вскрытый улей пчёлами. А затем, под оглушительный вой, всё это исчезло в дыму и руинах.

Сыны Киранеи разразились ликующим воплем, а затем воины Нансурии, Шайгека, Энатпанеи, Амотеу и Эумарна тоже рванулись вперёд…

Надвратная башня, сторожащая Пасть Юбиль, продолжала стоять. Будучи вполовину ниже Коррунц и Дорматуз, а также вдвое шире, зловещая Гвергиру была попросту слишком крепкой и устойчивой, чтобы обрушиться под собственным весом. Струящиеся волны облачений свайяли превратились в мелькающее золотое кружево, ибо ведьмам пришлось упорно бить и хлестать древнее строение Напевами Разрушения, постепенно истирая Гвергиру слой за слоем. Они кружили над монументальным укреплением, словно стая гибнущих лебедей, кроша нутро бастиона сияющими геометрическими устроениями – Третья и Седьмая Теоремы квуйя, Новиратийское Острие, Высшая Аксиома Титирги. Они бичевали полуразрушенные парапеты Гвергиру, разрывали в клочья её дымящееся чрево, громоздя обломки в залитые лиловой кровью груды. Где-то позади раздался рёв боевых рогов, и Люди Среднего Севера издали могучий вопль – громовой клич воинственных и мрачных народов. А затем тридцать тысяч воинов Галеота, Кепалора, Туньера и Се Тидонна в едином порыве пошли на штурм, полные жажды мщения за муки и смерть своих древних родичей…

Уршранки на пока остающихся невредимыми участках стены верещали от ужаса, стенали и выли. Пламя ворвалось в промежутки меж золотых зубцов.

Таким образом, Великой Ордалии удалось то, чего ранее не смогло достичь ни одно из людских воинств. Внешние Врата лежали дымящимися руинами. Впервые в истории нутро Голготтерата нагим простёрлось перед разнузданной человеческой яростью.

* * *

Умбиликус был полностью покинут, но старый волшебник уже и так это знал. Но вот пустота брошенного лагеря ужаснула его, как и вид изгаженных окрестностей – неряшливая мозаика, лишённая даже малейших признаков жизни.

Они остались на кромке Шигогли – совершенно одни!

Но на то, чтобы раздумывать о последствиях случившегося, Шлюха дала ему не больше сердцебиения, ибо там, за безлюдьем брошенного лагеря и пустошами Пепелища, воздвигался Голготтерат.

Казалось, он с самого начала слышал это – хор сотен адептов, в унисон возносящих колдовские Напевы.

Затаив дыхание, Акхеймион наблюдал. Отсюда он видел Великую Ордалию целиком – три огромных квадрата, в ожидании застывших перед колоссальным маревом из дыма и пыли. Внутри серого облака, повисшего над Угорриором, он замечал вспышки колдовских огней, во всём подобные отдалённым ударам молний, за исключением своего многоцветия – алые, белые, голубые зарницы. А затем он узрел, как громада Коррунц вздрогнула, накренилась и рухнула, став дымом и небытием…

Коррунц! Мерзкая, убийственная и столь трагически неприступная башня! Сама Пожирательница Сыновей уничтожена и низвергнута!

Часть его души, принадлежащая Сесватхе, вопила от радости и ужаса, поскольку казалось попросту невозможным, что он наблюдет сейчас за низвержением чего-то столь необоримого и ненавистного. Ибо именно он, Сесватха, некогда убедил Кельмомаса пойти войной на Нечестивый Консульт, для того лишь, чтобы многие тысячи благородных жизней разбились об эти беспощадные стены. Именно он, возглавляя Сохонк, отважился противостоять Граду Хор, послав на верную гибель столь многих своих возлюбленных братьев. Именно на нём, Сесватхе, Владыке-Книжнике, лежала наибольшая доля вины. И видеть сейчас нечто подобное… свидетельствовать…

Должно быть, это просто какой-то мучительный сон!

Старый волшебник охнул и пошатнулся. Нахлынувшие чувства подломили его ноги, заставив Акхеймиона упасть на колени.

Это происходило…

И Келлхус! Он… он…

Моргая, старый волшебник неотрывно вглядывался в то, как раскололась надвое, а затем превратилась в груду руин Дорматуз. Спустя некоторое время по всей равнине прогрохотал раскатистый гром.

Келлхус говорил правду.

Друз Акхеймион хохотал и лил слёзы, вопя с дикой и даже безумной радостью. Он вскочил на ноги и, завывая, сплясал какой-то нелепый танец. Он отвёл взгляд, а потом посмотрел вновь туда… и взглянул ещё раз, словно ополоумевший пропойца, пытающийся увериться в реальности своих видений. Но всякий раз, когда он осмеливался посмотреть в сторону идущей битвы, он убеждался в том, что бастионы Голготтерата пали… Там! Там! Поблёскивающие сталью ряды бросались вперёд через поле Угорриор. Люди – десятки тысяч людей! – врывались внутрь через бреши в чудовищных стенах. Адепты – сотни адептов! – обрушивали пылающий дождь на внутренние пространства цитадели, наступая прямо на глотку Мин-Уройкасу. Он неверяще хлопнул себя по лбу и, вцепившись дрожащими пальцами в волосы и бороду, пустился в пляс, хрипя и ликуя, словно старый обезумевший нищий, случайно нашедший бриллиант.

Отрезвление явилось к нему вместе с хриплыми звуками Мимариных стенаний, донёсшимися до его слуха из утробы оставшегося у него за спиной Умбиликуса. Душе его пришлось выдержать короткую, но яростную борьбу, прежде чем он сумел вернуться к привычному для себя благопристойному и страдальческому образу. Не вполне осознавая, что делает, он послюнявил палец и глубоко засунул его в мешочек, который ранее украдкой вытащил из Мимариных вещей. Кирри… его каннибальский порок. И старый, старый друг.

Он жадно слизал с пальца наркотический пепел, проглатывая больше кирри, чем когда-либо ранее осмеливался употребить под оценивающим взглядом Мимары.

Он закрыл глаза, чтобы унять своё яростно бьющееся сердце и успокоить неровное дыхание. Смакуя земляную горечь, глазами своей души он вдруг заметил Клирика – Нильгиккаса, взирающего на него, к его глубочайшему замешательству, хмуро и беспощадно.

Столь многое уже случилось. И столь многое ещё произойдёт…

Старый упрямый дуралей… Задумайся.

Мимара снова вскрикнула, голос её сорвался на еле слышное страдальческое сипение. Чаша Окклюзии дребезжала от рёва и грохота разрушительного колдовства. Клубы дыма заволокли громадные основания Рогов. Чародейские устроения искрились и сверкали. Акхеймион не двигался с места, увлечённый открывшимся ему зрелищем, пленённый тем, что представлялось бесчисленными воззваниями к его надеждам и упованиями на его внимание.

И внезапно он понял упрямое сопротивление Эсменет, осознал, почему она так упорно пыталась помешать ему оказаться здесь – на этом самом месте. Она всегда была мудрее, всегда обладала душою более проницательной. Она всегда прозревала его способами, которые он способен был постичь лишь впоследствии. Он прожил всю свою жизнь в кошмарной тени этого мига…