— Ты боишься? — спросил он.

— А чего мне бояться. Пошли.

Мы перешли улицу Горького. Словно ночные воры, хоронясь, вошли в подъезд его номенклатурного дома.

В квартире горел свет, видимо, его маменька была дома.

— Ты подожди меня в коридоре, я вещи уложу.

Я сел в кожаное кресло рядом с огромным венецианским зеркалом, украшенным цветами из разноцветного хрусталя. Ждать пришлось недолго. Видимо, больная мама заранее все приготовила. Мой знакомец вытащил к зеркалу четыре огромных кожаных чемодана и два здоровенных тюка.

— Выноси.

— Я один не справлюсь, а дважды ходить не стоит. Давай потащим вместе.

Мы быстро загрузили в лифт все это добро. Слава богу, что метель разыгралась не на шутку и все номенклатурные жильцы решили отсидеться дома. Мы никого не встретили и благополучно вытащили вещички во двор.

Сложили их у арки, и мой приятель побежал искать такси. На наше счастье, «Победа» с шашечками на борту выезжала с улицы Станиславского. Шофер, здоровенный мужик в зимнем драповом полупальто, увидев чемоданы и тюки, сказал:

— Могу отвезти вас прямо в милицию. Вы что, ребята, квартиру обнесли?

— Нет! — закричал мой знакомец Вадик. — Вот паспорт, я живу в этом доме.

— Значит, от жены линяешь, — засмеялся шофер и открыл багажник.

— Нет, — вдруг просто сказал Вадик, — отца арестовали.

— Понятно. — Шофер захлопнул багажник. — Ты, парень, побольше из дома забери, а то, когда они к вам придут, все заберут и меж собой поделят. Куда едем?

— Куда? — повторил я.

— К тебе, — просительно ответил Вадик.

Мы приехали на Москвина. Шофер помог дотащить чемоданы ко мне в комнату и покачал головой, увидев протянутую полсотню.

— Я с вас денег не возьму. На чужом горе дом не строят.

На следующий день я пришел домой и не увидел чемоданов. Мама рассказала, что приезжала милая дама с приятным вежливым сыном, не таким, как я, и забрала вещи. А через несколько дней я узнал, что отца его никто не арестовывал, а просто пригласили в тамошний филиал МГБ для решения каких-то каверзных вопросов.

Потом мы несколько раз виделись мельком. И встретились в 58-м году в Театре сатиры на премьере пьесы Назыма Хикмета «Дамоклов меч», театрального шлягера тех лет.

Вадим стал весьма вальяжен, смотрел на меня усталым взглядом государственного человека.

— Знаю, знаю, ты за ум взялся, в «Комсомольце» работаешь. Если что, обращайся в ЦК ВЛКСМ.

И вот он сидит в кабинете моего шефа, комсомольский вождь выше среднего ранга. Прихлебывает чай и смотрит на меня строгими руководящими глазами.

— Значит, это ты пьесу Шатрова проталкивал? Незрело, незрело. Не понял ты ее, неправильно прочел. Он неплохой парень, Лен Вячеславович, только не понял еще сути нашей работы. Вы учите его. Ну, я пошел.

Он попрощался с главным, мне кивнул от дверей, сказал радостно:

— А очерк твой не пойдет. Не того ты героя нашел и не так написал о нем.

Через несколько месяцев я опубликовал этот очерк, правда, в другом журнале.

А в 1961 году в театре Ермоловой поставили «Глеба Космачева», спектакль приняли тепло и писали о нем много и хорошо.

* * *

Мне потом приходилось встречать много людей, пострадавших нелепо и безвинно.

Однажды мы сидели в ресторане с Андреем Петровичем Старостиным, замечательным нашим футболистом. Он, немного выпив, ударился в воспоминания, рассказывал, как попал в ведомство Берия.

А потом мне в руки попал интересный документ, расписанный Лаврентию Павловичу лично секретарем Сталина Поскребышевым.

Чем дольше живу, тем чаще вспоминаю слова Глеба Варфоломеева: «„сучья“ зона».

Мы жили и живем в удивительной стране. Нигде так погано не относятся к людям, как в России.

Работая над повестью «Сто первый километр», мне удалось познакомиться с любопытными архивными документами наших спецслужб. Прочитав один из них, я вспомнил слова Белинского, что декабристы разбудили Герцена. Далее великий демократ ударил в «Колокол», звук его с туманного Альбиона донесся до России, и пошло и поехало.

А чем кончилось? Вот письмо Ольги Валентиновны Серовой, дочери замечательного художника В.А. Серова, адресованное пахану «сучьей» зоны Лаврентию Берия.