«Хочешь сказать, они покупали детей?»

«И детей, и взрослых – всех, на ком советский режим проводил самый грандиозный исправительный эксперимент в истории. На них испытывали техники допроса и методы заключения, целью которых было перевербовать человека, сломить его волю или научить выносливости». Данте попытался зажечь сигарету, но его рука так дрожала, что он не справился бы без помощи Альберти. «Вы правда думаете, что для такого товара не найдется рынка сбыта?»

Коломба не стала рассказывать обо всем этом Сантини – он сам сказал, что не желает ничего знать, и она уважала его решение. Ну или хотя бы понимала. Всего пару лет назад она на его месте, вероятно, поступила бы так же. До Катастрофы. И до Данте. Главным образом до Данте.

В этот момент Данте изо всех сил сдерживал тошноту. Он надеялся различить за смрадом телесных испарений знакомый химический аромат цитрусовых, но так ничего и не почувствовал. Возможно, Гильтине почти не прикасалась к телу или была в перчатках, а может, запах выветрился при перевозке. С облегчением запахнув края мешка, он попытался застегнуть молнию, но на середине ее заклинило. Вместо того чтобы подергать за бегунок, он сунул в рот никотиновую жвачку и перевел внимание на второе тело.

– Ты закончил? – спросила с порога Коломба.

– К сожалению, нет.

– Можешь нюхать сколько угодно, главное, не трахай, ладно? – сказал Сантини.

Данте оглянулся на полицейского. Он и не заметил, как тот вошел. В его мозгу, словно на барабанах слот-машины, закрутилось с полсотни ответных колкостей, но пришлось оставить их при себе – все как одна были чудовищно сексистскими и непристойными. К тому же он знал, что мать Сантини мертва, и шутить на ее счет было бы неуместно.

– Это твой коллега. Прояви уважение.

Сантини резко развернулся и захромал прочь.

– Это ваши гребаные проблемы, – бросил он, уходя. – Я свое дело сделал.

– Ну и брюзга, – сказал довольный своей моральной победой Данте. Но когда он открыл второй мешок, его эго лопнуло, как воздушный шарик.

Бывшую жену Гварнери словно переехал поезд. Нож Гильтине с особой жестокостью искромсал ее лицо, глаза, шею и брюшную полость, имитируя ярость мужчины, который, подобно многим женоубийцам, стремился обезобразить предмет своей одержимости. Стараясь не смотреть на мягкие розовые внутренности, выпирающие из ран, Данте снова понюхал тело. Его желудок тотчас же взбунтовался, и он едва успел отбежать к канализационному стоку, прежде чем его вырвало. Коломба торопливо подошла к нему и поддержала за плечо:

– Эй, отвести тебя на улицу?

– После того, как я с таким трудом сюда вошел? Ну уж нет. – Данте вернулся к трупу женщины и опять принюхался, пытаясь проанализировать свои обонятельные ощущения. К вони телесных миазмов примешивался навсегда запечатлевшийся в его мозгу запах, которым отдавал труп Юссефа. Теперь этот аромат ассоциировался у Данте с бинтами на загадочных ранах Гильтине. Но что это, к черту, такое? Мазь, антисептик?

Лихорадочно копаясь в памяти, он почти не заметил, что Коломба вывела его из секционной и, то подталкивая в спину, то таща за собой по коридору, повела на улицу. Двери перегораживал открытый гроб, куда двое сотрудников похоронного бюро укладывали обмытое и загримированное тело. В нос Данте ударил тот же запах апельсинов, к которому теперь примешивались другие цветочные и химические нотки. На секунду замерев, он вырвал у Коломбы руку и побежал прямиком к гробу. Глядя, как он склоняется над их клиентом, ритуальные агенты остолбенели.

– Вы родственник? – спросил один из них.

Решив, что у Данте снова случился нервный срыв, Коломба бросилась к нему. Но тот и не думал никуда сбегать – вместо этого он принялся трясти агента за плечи:

– Скажи мне, что ты использовал?

– Да отпусти ты!

– Что ты нанес на лицо?

Коломба втиснулась между ними и разняла, представившись сотрудницей полиции. К счастью, ее слова прозвучали столь убедительно, что ритуальные агенты и не подумали попросить ее показать удостоверение.

– Данте, что происходит? Ты как?

– Превосходно. Спроси их, что они нанесли. – Данте провел пальцем по щеке покойника, стерев грим и оставив на мертвой плоти белую полосу.

– С ума сошел? – сказал второй агент, схватив его за запястье.

Данте вырвал руку.

– Простите, немного увлекся.

– Да, извините его. И все-таки ответьте, пожалуйста, на вопрос, – сказала Коломба, разрываясь между стыдом и любопытством.

– Их обрабатываем не мы, для танатопраксии у нас есть техник. Но вообще-то, это специальный грим.

– Для трупов?

– Ну да, а для чего же еще? Мы можем идти, комиссар? Нас ждут на похоронах.

– Да-да. Еще раз простите.

Коломба потащила потерявшегося в мире грез Данте прочь.

– Что такого важного ты обнаружил?

– Синдром Котара, вот что, – с закрытыми глазами сказал он и не добавил ни слова, пока не влил в себя три чашки кофе.

Интерес к внешнему миру вернулся к Франческо только ближе к обеду. Гильтине закрыла ставни и начала раздеваться. Наконец на ней осталась только маска и запятнанные чем-то темным бинты.

– Что ты делаешь? – спросил Франческо, которому все вокруг представлялось мягким и сияющим. Блаженство стало невыносимым, как затянувшийся оргазм.

– Мне нужно наложить повязки.

– Кажется, ты и так достаточно забинтовалась. Ты мумия, что ли? – Он засмеялся. Прелесть его состояния заключалась в том, что все казалось ему абсолютно незначительным.

Гильтине наклонилась над сумкой и вынула несколько баночек с кремами и лосьонами, рулоны свежих бинтов и фиксаторы. Разрезав скальпелем марлю на левом запястье, она начала срывать повязку, однако на сей раз вместе с коростой сходили целые лоскуты кожи. Крови не было, но неожиданная слабость заставила ее остановиться, хватая ртом воздух.

Почувствовав, что Гильтине дурно, Франческо вскочил с кровати и бросился к ней:

– Я помогу.

– Нет. – Гильтине оттолкнула его и обессиленно пошатнулась.

– Почему нет? Разве мы не друзья? – Ему показалось странным произносить это вслух, но сегодня Франческо так хотелось поделиться чувствами с миром, что они буквально разрывали его изнутри. – Меня учили оказывать первую помощь, когда я был бойскаутом. Это мать меня в скауты записала! Разве не здорово? – Франческо отвел руку Гильтине и взялся за обрезанные концы бинтов. – Больно?

– Нет.

Он посмотрел на ее обнажившееся запястье. Кожа была измазана чем-то вроде склизкого ила и воняла гнилыми цветами. По крайней мере, так ему показалось – в нынешнем состоянии он не мог доверять своим глазам.