– Да. – Лицо Демида исказилось в попытке изобразить улыбку. – Да.

– Дема... Ты поздороваешься со мной?

– Да. Здравствуй. – Последнее слово Демид почти прошептал. Лека наконец поняла, почему ее бьет дрожь. Холод, который заполнил квартиру, шел не через открытую дверь. Источником этой жуткой, пробирающей до костей стужи был Демид. А может быть, и то, что она продолжала считать Демидом, не в силах поверить в самое страшное.

– Дема... Что с тобой? – Лека сделала шаг и дотронулась до лица его. Кожа его была ледяной. Безжизненно ледяной. Она почувствовала, как тепло жизни улетучивается из ее пальцев, жадно впитываясь сквозь телесную оболочку Защитника.

– Да. Да. Замерз. Холодно на улице. – Демид деликатно, но настойчиво отодвинул ее и прошел в комнату. Снег, припорошивший его лицо, не таял.

– Дем, чаю поставить? Горячего! – Лека бросилась вслед ему.

– Нет. Не надо. – Демид небрежно смахнул со стола кипу газетных вырезок, которую так тщательно собирала Лека – для него! Лека закусила губу. Она была слишком ошарашена, чтобы заплакать сейчас. Она знала, конечно знала, что это произойдет – будущее было открыто для нее. Но все существо ее протестовало против этого знания. Она не помнила будущего, как люди забывают прошлое, несущее тяжелые воспоминания. Тяжелый крест – знать, когда умрет твой любимый человек, и быть не в силах помешать этому.

Девушка оглянулась. Китаец смотрел на нее с печалью. Он тоже был виновником этого, и она прочитала в его глазах: «Прости».

– Это просто Судьба, и ничего более, – сказал Ван.

– Леккка... – Девушка вздрогнула – так этот бесцветный голос напомнил ей хриплое шипение Демида тогда, в ту предновогоднюю ночь, когда она прострелила ему голову. Чуть меньше года прошло с тех пор. Ощущение несчастья, так нескоро выветрившееся из ее души, снова пронизало ее с головы до ног. – Лекка. Ты должна... уйти.

– Куда? Почему ты гонишь меня?

– Я делаю эт-то ради тебя.

– Все, что я хочу, – быть рядом с тобой. Ты не можешь отнять все, что у меня есть, ради меня самой! Демид! Это противоречит...

– Я все равно уйду. Орел догнал Лебедя. И С-судья дал мне... Дал мне Цинннн. Луч-чник... пустил сстрелу. Близнецы должны бытть разлучены. Быть разлучены. Раз-лученнны...

– Демид, не притворяйся сумасшедшим! Ты все равно не выгонишь меня!

– Ладно. Оссставайся. Хоття. Это. Не доста... Доста-витт... – Демид пытался еще что-то сказать, но язык окончательно перестал его слушаться. Он махнул рукой.

Ван побежал на его зов, как послушный пес. «Может быть, потому я и выпала из игры, – подумала Лека. – Я никогда не умела быть такой покорной. Я хотела бы стать рабыней, но у меня не получилось. Жаль. Правда жаль. Я хотела бы служить этому существу, но умею лишь драться за него».

Старик суетливо открыл чемоданчик и достал сверток из желтой рисовой бумаги, испещренной красными иероглифами. Он встал на колени, склонив голову почти до пола, и протянул сверток Защитнику.

– Ссамм. – Демид отвел его руку.

Китаец зашуршал бумагой, извлекая содержимое. Восемь черных фигурок бережно поставил он на пол. Восемь маленьких пузатых человечков с закрытыми глазами. Восемь Небесных Достопочтенных – Ба Сянь* [Ба Сянь – восемь Бессмертных даосской мифологии, которые покровительствуют разным ремеслам, чудесам и магии.]. Лека сразу узнала их. Они сидели в позе медитации – со скрещенными ногами, с ладонями, обращенными вверх. И у каждого из головы, из черной аккуратной шапочки, торчал маленький фитиль.

Демид схватился за восьмигранную столешницу из черного дерева – Лека так любила этот аккуратный столик – и с треском отломал ножки. Китаец тем временем чертил на полу восковыми красками круг. Он провел внутри окружности волнистую линию и разделил ее на две половины. Инь и Ян – Лека узнала этот рисунок. Две фигуры уместились в круге – темное и светлое начала, женское и мужское. Потом Ван приступил к изображению Багуа – триграмм* [Восемь триграмм – восемь различных комбинаций сплошных и прерывистых горизонтальных линий, отражающих древнекитайское видение устройства мира.]. Он рисовал их разными цветами, соблюдая традиционное расположение соответственно сторонам света. «Ли, Кунь, Дуй, Цянь, Кань, Гэнь...» – бормотал старик. Разноцветные полоски возникали под его руками – как лепестки круга, заключавшего смысл всего сущего во Вселенной. Демид положил черную восьмиугольную доску в центр круга. Лека даже не заметила, когда он успел переодеться. Теперь на нем были полотняные бурые штаны и длинная рубаха, желтый пояс, на ногах – синие китайские тапочки с белыми подошвами. Голову его венчала даосская шапка – низкий цилиндр с укрепленной поперечно черной деревянной дощечкой. Защитник достал из чемодана серебряные пластинки, столь знакомые Леке, и выложил из них на круге серебряный ромб. А потом поднял голову и уставился на девушку. – Дай мне Аттрибутт, – прошипел он.

– Какой атрибут? – Лека прекрасно догадывалась, о чем говорит Защитник. Но ей так не хотелось расставаться с этой цепочкой – хоть ее мог оставить Демид на память о себе!

– Дай. Мне нужны всссе Аттрибуты. Верни. – Он встал и пошел к Леке. Глаза его светились в полумраке ледяным пламенем.

– Нет!

Демид поднял руку и зашевелил пальцами, словно скручивал нить. Тинснейк вдруг ожил. Он вытянул из кармана свое змеистое тело и прыгнул на ладонь Защитника – Лека не успела даже моргнуть.

– Этто мое... – Демид заковылял обратно к кругу. Китаец уже закончил расставлять свечи-фигурки на триграммах. Демид схватился за кольца Тинснейка и вытянул его в руках. Лека вскрикнула, и вопль ее слился с визгом боли и ужаса живой серебряной цепочки. Кольца оторвались со звуком лопнувшей струны, и Демид кинул их в круг. Силой Бога нужно было обладать, чтобы разорвать эту магическую цепь, неподвластную законам земли. Но Леку волновало сейчас не это. Демид только что убил ее друга – убил, не задумавшись ни на секунду.

– Он не можетт быть другом, – просипел Демид, не оглядываясь. – Это просто артттефаккт. Этто не убийство. Вссего лишь cuppositio materialis* [Подмена предмета (лат.)].

Лека молча глотала слезы. Что она могла возразить этому существу?

Демид встал на колени и начал раскладывать кольца цепочки на серебряном четырехугольнике, тщательно восстанавливая орнамент Ромба Защитника. Сумерки сожрали остатки света за окном, и Хранитель зажег свечи. Нервное пламя свечей не придало уюта комнате. Тени бродили по стенам, метались, не находя себе приюта. Облачка пара, выдыхаемые людьми, не растворялись в воздухе, а медленно опускались на пол и жались к ногам. Лека никогда не думала, что это будет так страшно. Дух Мятежный столько раз заверял их, что является носителем добра и света. Откуда же эта могильная стужа, высасывающая остатки тепла из ее ослабевшего тела?

Демид закончил свою работу. Серебряная, мерцающая в свете огней имитация Ромба поражала своим великолепием. И несовершенством – без креста в средней части она выглядела плоско и беззащитно.