«Это цирк, я на арене цирка, и я — королева цирка», — думала она, рассеянно слушая пересказ книги. И вот — последний раз назван роман, последний раз названо издательство, и последний раз ее имя овациями встречает зал, и зрители аплодируют стоя, как римляне на играх в Колизее. Ирис кланяется в знак благодарности и, серьезная и строгая, легкой походкой отправляется за кулисы.

Сияющая пресс-атташе, не отрываясь от телефона, подняла большой палец. Победа!

— Ты победила, дорогая! Ты была великолепна, отважна и божественна! — сказала она, прикрыв ладонью трубку. — Все уже звонят — газеты, журналы, радио, другие телеканалы, они хотят тебя, бредят тобой, это полная победа!

В гостиной у Ширли Жозефина, Гортензия, Зоэ и Гэри прильнули к телеэкрану.

— Ты уверена, что это Ирис? — забеспокоилась Зоэ.

— Ну да…

— Зачем она это сделала?

— Чтобы продать, — ответила Гортензия. — И она продаст! Все будут говорить только о ней! Вот классный финт! Думаешь, это было продумано заранее? Она обо все договорилась с ведущим?

— Да я думаю, твоя тетя способна на все, — ответила Ширли. — Но… должна признаться, она меня поразила.

— She knocks me down too,[43]— пробормотал Гэри. — Первый раз такое по телеку вижу. То есть, не в кино, потому что пострижение Жанны д’Арк я уже видел, но там была актриса, и у нее был парик.

— Ты думаешь, она лишилась волос не понарошку? — чуть не плача, воскликнула Зоэ.

— По-моему, нет!

Зоэ посмотрела на маму, которая все это время молчала.

— Но, мамочка, это же ужасно, просто ужасно! Я никогда не стану писать книги и на телевидение никогда не пойду!

— Ты права, это просто ужасно… — едва успела выговорить Жозефина перед тем, как умчаться в туалет: ее рвало.

— Конец фильма, продолжение в следующем номере, — бросила Ширли, выключая телевизор. — И по-моему, все только начинается.

Они услышали звук спускаемой воды, и бледная как мел Жозефина вернулась в комнату, вытирая рот тыльной стороной ладони.

— А почему маме стало плохо? — шепотом спросила Зоэ у Ширли.

— Ей неприятно видеть, как твоя тетя себя ведет! Ну-ка давайте, накрывайте на стол, я достаю курочку из духовки. Скорей, а не то она обуглится.

Гэри встал первым, резко выпрямился во весь рост — под два метра. Жозефина никак не могла к этому привыкнуть. В сентябре, после каникул, она его не узнала. Увидав со спины в вестибюле, подумала, что это новый жилец. Теперь он был на полторы головы выше матери. К тому же окреп. Клетчатая рубашка, казалось, вот-вот лопнет на его широких плечах; из-под расстегнутого ворота выглядывала черная майка с надписью «Fuck Bush»[44]. Ничего общего с тем подростком, который уехал отсюда в начале июля. Черные волосы отросли и красиво обрамляли лицо, оттеняя ясные зеленые глаза и ровные белые зубы. На подбородке появилась первая, пока едва заметная щетина. Голос сломался. Почти семнадцать лет! Он стал мужчиной, но сохранил очарование и угловатость подростка, порой проскальзывавшие в его улыбке, манере держать руки в карманах или переминаться с ноги на ногу. «Еще несколько месяцев — и он окончательно станет взрослым, — подумала Жозефина. — В нем чувствуется некое врожденное благородство — как элегантно он движется, может, и правда королевских кровей, а что!»

— Не знаю, смогу ли я хоть что-либо съесть, — сказала Жозефина, садясь за стол.

Ширли склонилась к ее уху и прошептала: «Возьми себя в руки, они не понимают, почему ты в таком состоянии!»

Ширли рассказала Гэри секрет Жозефины. «Но ты никому не расскажешь! — Обещаю, клянусь!» Она ему доверяла, он умел хранить тайны.

Они провели вместе чудесное лето. Две недели в Лондоне, две недели в Шотландии, в небольшом замке знакомого Ширли. Охотились, рыбачили, бродили по зеленым холмам. Гэри все вечера проводил с Эммой, девушкой, которая днем работала в местном пабе. Однажды вечером он вернулся и сообщил матери с улыбкой сытого дикаря: «I did it».[45]Они выпили за новую жизнь Гэри. «Первый раз не особо хорошо получается, но дальше, вот увидишь, будет все лучше и лучше! — Да и теперь было неплохо! Я так долго с ума сходил от желания! Ты знаешь, может, это и странно, но теперь я чувствую себя равным моему отцу». Он чуть было не прибавил: «Расскажи мне о нем наконец», но вопрос замер на его губах. Каждый вечер он заходил за Эммой: она жила в маленькой комнатушке над баром.

Ширли разжигала камин в большом зале, на стенах которого, как полагается, висели доспехи и оружие, и, устроившись на диване, читала книгу. Иногда она встречалась с тем человеком. Он два или три раза приезжал к ней на выходные. Они встречались по ночам в западном крыле замка. С Гэри он никогда не пересекался.

Она посмотрела на Гэри, который заканчивал накрывать на стол. Поймала взгляд Гортензии, обращенный на сына, и мысленно возликовала. «Вот так! Он больше не бедный песик, что бегал за ней с высунутым языком! Well done, my son!»[46]

«Что-то в Гэри изменилось, — думала Гортензия, теребя новый мобильник в кармане джинсов. — Вырос, конечно, возмужал, но не только — в нем появилось что-то еще. Какая-то внутренняя независимость. Он уже не в моей власти. Не люблю, когда моим воздыхателям на меня наплевать».

«Она тоже изменилась, — думала Ширли, глядя на Гортензию. — Была хорошенькая, а стала просто опасная. От нее исходит смутная, будоражащая чувственность. Этого не осознает только Жозефина, которая по-прежнему считает ее маленькой девочкой». Ширли полила курицу соком с подноса, потыкала вилкой — готова, и выглядит аппетитно, с золотистой корочкой. Поставила на стол. Спросила, кому белое мясо, кому ножку. Девочки и Гэри потребовали белого мяса.

— Значит, ножки остаются нам? — сказала Ширли Жозефине, которая с отвращением разглядывала курицу.

— Я, пожалуй, не буду, — ответила Жозефина, отодвигая тарелку.

— Мама, тебе нужно поесть! — заявила Зоэ. — Ты слишком похудела, некрасиво, даже твоих чудных ямочек не видно.

— Ты что, сидела на диете мадам Бартийе? — спросила Ширли, разрезая курицу.

— Еще чего! Я в августе работала, и было как-то не до еды. И потом стояла такая жара…

Да еще целыми днями торчала в библиотеке, поджидая Луку и изнывая от нетерпения так, что кусок в горло не лез.

— А книга-то вышла раньше, чем планировалось? — спросила Ширли.

— Издатель решил выпустить ее к началу сезона.

— Значит, был здорово уверен в себе.

— Или в ней! И вот доказательство: он оказался прав! — буркнула Жозефина.