Лео Адольф и его единомышленники по партии, сидевшие в студии в числе прочей публики, радовались успеху передачи: бесспорно это даст им возможность поставить Бидермана во главе так называемого технического правительства, которое должно вывести страну из кризиса. И если до сих пор некоторые скандалисты противились этому выбору, то после такой передачи у Бидермана будут одни сторонники.

До конца оставалось тридцать секунд, и журналистка перешла к вопросу, который волновал всех:

— Уважаемый господин комиссар Евросоюза по антимонопольной политике, ваша компетентность ни у кого не вызывает вопросов, и о вас говорят как о кандидате на высокий государственный пост. Что вы об этом думаете?

— В мои пятьдесят лет я ставлю перед собой только одну важную задачу: служить моей стране и Европе.

— То есть вы готовы согласиться.

— Да, со вчерашнего вечера.

— Простите?

— Вчера вечером я получил согласие от моей супруги Розы. Она уполномочила меня посвятить свое время и силы служению нации.

— И она не будет вас ревновать к этой работе?

— Она обещала мне проявлять терпение, но и ради нее, и ради вас, и ради нас всех нужно, чтобы я добился успеха побыстрее.

Журналистка улыбнулась, довольная тем, что передача заканчивается на такой личной, неформальной ноте, которая придает всему выступлению человечность и отдает должное всем женам-телезрительницам. И когда по экрану под бодрые звуки ударных поплыли титры, она горячего его поблагодарила:

— Браво! Вы были великолепны.

— И все благодаря вам, мадемуазель.

Каждый из них думал о своих собственных интересах, которые на сегодняшний день совпадали: блестящий гость гарантировал успех передачи.

Вставая со стула, пока публика еще не ринулась к нему за автографами, журналистка успела выключить микрофон и шепнула на ушко своему собеседнику:

— Я близкая подруга Кармен Бикс.

Отсюда он должен был сделать вывод, что ей известны все подробности его страстных отношений с этой испанкой. Он оценил эту новость, прищурился и бархатным голосом ответил:

— Вы удачно подбираете себе друзей, мадемуазель.

В этот момент журналистка поняла, в чем же состояло очарование этого мужчины: его делало привлекательным в женских глазах то, что его самого привлекали женщины.

В тот вечер Роза Бидерман устраивала прием на площади Ареццо, чтобы отпраздновать успехи мужа. Его сторонники считали, что максимальный рейтинг его телевыступления по всей Бельгии уже означал политический триумф Захария Бидермана: в ближайшие дни он предстанет перед страной в качестве премьер-министра.

В холле особняка сияющая Роза приветствовала первых гостей; она всегда верила, что в один прекрасный день будет стоять на этом самом месте рука об руку с самым влиятельным человеком в стране. Когда она полюбила Захария, ее чувство было искренним, но оно к тому же помогало ей реализовать собственные амбиции, в которых она вполне отдавала себе отчет: этот блестящий экономист приведет ее в самые высшие слои общества.

Роза была из тех женщин, которые находят власть сексуально привлекательной. Она считала, что мужчина должен быть одаренным во всех областях: у него должны быть власть, деньги, воспитание, ум и сексуальная энергия. Те, кто знал Захария в старые времена, говорили о нем как об очень одаренном дилетанте, возможно даже немного ленивом; в ту пору он не слишком усердно использовал свои таланты, а предавался радостям жизни. Она изменила его. И раз уж она разглядела в нем сверхчеловека, то он и стремился им стать. С тех пор как он был с Розой, благодаря ей или из-за нее его преследовала мысль об успехе: он хотел быть лучшим, хотел воплотить в жизнь ее представление о нем. И ничто не радовало Розу больше, чем когда какой-нибудь старый друг Захария, оценив его карьеру, поздравлял ее с тем, что она оказывает на мужа столь благотворное влияние. Однако вряд ли она подозревала, к каким побочным эффектам приводят их общие амбиции.

С тех пор как она видела его только на гребне славы — лучшим экономистом, лучшим политиком, лучшим чиновником, — лентяй в нем уступил место трудоголику, а эпикуреец — надежному руководителю. В ответ на это давление у Захария формировалась навязчивая идея. Его мучил всепоглощающий страх — в один прекрасный день оказаться не на высоте. Несколько раз за день этот неутомимый труженик испытывал приступы депрессии; он забыл, что такое усталость, — осталась только тревога. И единственным способом от нее отделаться было физическое наслаждение: волны сладострастия, охватывая его тело, отгоняли мрачные мысли и успокаивали. Вначале Розы было вполне достаточно для удовлетворения его немаленьких потребностей, но потихоньку, по мере того как его трудоспособность росла и успехи множились, сексуальные аппетиты тоже становились все больше. Его стремительное восхождение сопровождали внебрачные связи, частые походы к проституткам, а потом уже внезапная просьба об интимной близости могла быть обращена в любой момент к первой попавшейся представительнице прекрасного пола.

Роза не подозревала о его любовном неистовстве, и, даже если бы кто-нибудь рискнул намекнуть ей об этом, она ни за что бы не поверила. Как, спрашивается, супруг, который занимался с ней любовью один-два раза в день, мог вести еще какую-то параллельную интимную жизнь? К тому же ее вера в судьбу побуждала доверять Захарию: из того, что он не совершал неблаговидных поступков по ходу своего восхождения к власти, она сделала вывод, что он порядочен во всех отношениях. В результате супруга, которой муж изменял больше всех мужей в Брюсселе, пребывала в безмятежном спокойствии, уверенная в том, что она его единственная возлюбленная…

В гостиных особняка на площади Ареццо с каждой минутой прибавлялось гостей. Комиссары Евросовета, министры и возможные завтрашние министры, ведущие специалисты в разных областях стекались в особняк — ведь позже может оказаться полезным сказать «и я там был».

Роза и Захарий решили не стоять у входа, приветствуя каждого гостя. Доверив персоналу встречать вновь пришедших, они переходили поодиночке от группы к группе.

— Что ты тут забыл? — негромко воскликнул Захарий в сторону одного шестидесятилетнего типа с изъеденным от выпивки носом.

— Не ожидал увидеть старика Дэдэ?

Захарий Бидерман поморщился. Дэдэ Антверпенский, одетый в твидовый охотничий костюм с клетчатой кепкой, был управляющим сразу нескольких бельгийских борделей. Он указал на Розу, которая чуть в стороне, смеясь, беседовала о чем-то с Лео Адольфом:

— Смотри-ка, а я и не знал, что наша мадам такая красотка! Поздравляю, по всему ты, выходит, парень не промах.

— Что ты тут забыл?

— Зашел выпить стаканчик, ведь ты только представь, скоро я буду приятель премьер-министра!

— Ты особо-то не хвастайся.

— Да ладно, ты же знаешь Дэдэ. В моем ремесле, если не умеешь помалкивать, прогоришь. Да нет, я зашел, потому что подумал… Теперь, когда ты залетел на самый верх, ты же поможешь мне решить проблемы с налогами.