– Вы про юную проститутку? – уточнила Магдалена.

Иеремия кивнул.

– Впервые я увидел ее, когда она пришла ко мне, чтобы избавиться от ребенка. Проститутки знают о моих умениях и тайком наведываются ко мне. С тех пор я не мог забыть эту девицу. Ее… ее звали Кларой. Я отправился за ней и сказал, что хочу коснуться ее, только и всего. Поначалу ей, наверное, было противно, но я дал ей денег, много денег, и она согласилась. Я все чаще стал ходить к ней на Улицу роз. И однажды уговорил ее провести ночь у меня. – Лицо старика расплылось в блаженной улыбке. – Это была лучшая ночь за последние сорок лет. Мы много говорили, как разговаривали когда-то с Шарлоттой. В основном о всякой безделице, как это бывает у влюбленных. Я был дураком! Старым дураком!

Иеремия хлопнул себя по лбу.

– В момент слабости я посвятил Клару в свою тайну. Рассказал ей, что в прошлой жизни был Михаэлем Биндером, палачом Бамберга. – Взгляд у него стал мрачным. – На следующий день Клара потребовала денег. Потом еще больше. Она грозилась выдать меня.

– И что такого случилось бы? – спросил Георг. – Вы же не сделали тогда ничего запретного. Вы были простым палачом.

Иеремия улыбнулся.

– В том-то и дело, что я был палачом, – ответил он. – В то время, чтобы вы знали, на костер попадали не только простые люди, но и немало советников и патрициев. Их родственники поклялись отомстить. Я и сейчас помню, как они стояли у пылающего костра и показывали на меня пальцами… – Он встряхнул головой. – Они не могли призвать к ответу по-настоящему виновных, те были слишком могущественны. Но поверь, на мне они бы выместили злобу. Они бы и сейчас это сделали. Ведь я же простой палач.

Якоб что-то согласно пробурчал и вынул трубку изо рта.

– Так и есть. Легче всего спихнуть вину на нас. Для этого мы и нужны. Чтобы убивать, лечить, а иногда и избавлять от нежелательных детей. А потом на улицах нас сторонятся и крестятся у нас за спиной…

– Что стало с этой Кларой? – спросила Магдалена.

Иеремия с шумом втянул воздух.

– Когда у меня закончились деньги, я пошел к ней и попросил прекратить это. Но она только высмеяла меня. Сказала, что на следующий же день отправится к Мартину Лебрехту и выдаст меня. Она назвала меня глупым калекой и расписала, в какой ад превратят патриции мою жизнь. Тогда… тогда я понял, что должен что-то предпринять… – Он запнулся. – Я подумал, как сделать так, чтобы ей не было больно, и вспомнил про снотворное. Мне и раньше приходилось его применять, если я чувствовал жалость к тем, кого казнил. Следующей ночью я подкараулил Клару и прижал к лицу тряпку со снотворным. Она вскрикнула и обмякла. И даже не почувствовала удара, которым я размозжил ей голову.

– Но как же грудина! – прошептал Георг. Его восхищало и в то же время внушало отвращение то хладнокровие, с которым бывший палач рассказывал об убийстве девушки. – Вы вскрыли ей грудину. Зачем?

Иеремия пожал плечами:

– Некоторые видели меня с Кларой. Я боялся, что кому-нибудь полезут в голову ненужные мысли. Одинокий старик, безответная любовь… Поэтому я устроил так, чтобы все решили, будто на нее напал этот оборотень. – Он подмигнул Якобу: – И вы на это повелись.

Георг с неприязнью смотрел на старика.

Так вот что бывает, если казнить сотни людей? До чего больным и бесчувственным может стать человек!

Впервые в жизни профессия палача вызвала у него отвращение.

И все же мне придется однажды стать им…

Дым от отцовской трубки едва ли не целиком заполнил маленькую комнату. В его серых клубах Иеремия походил на призрак из далекого прошлого.

– Вы теперь сдадите меня стражникам? – спросил он в тишине.

– Я не судья, а только палач, как и ты в свое время, – ответил неуверенно Якоб. – Господь свидетель, тебе несладко пришлось в этой жизни. И все-таки я уверен, что перед лицом Господа ты за одно только это деяние будешь каяться вечно. Куда сильнее, чем за многих других, кого тебе пришлось убить. Потому что в этот раз ты действовал по собственной воле. И избрал темный путь.

– Это я и сам знаю, – мрачно ответил Иеремия и вопросительно взглянул на гостей: – Ты вы меня отпустите?

– Пока не знаю, – сказал Куизль.

Он запыхтел трубкой и погрузился в раздумья.

– Это зависит от того, что нам удастся выяснить. Быть может, с твоей помощью. – Якоб резко взглянул на Иеремию: – И ты можешь поклясться, что к другим убийствам не имеешь никакого отношения?

Старик ударил себя в тощую грудь:

– Клянусь всеми святыми и пресвятой Богородицей!

– Ладно, черт с ним. – Якоб отмахнулся. – Все равно мне в этом убийстве многое странным показалось. Запах белены, вскрытая грудина… Мало общего с другими жертвами.

– Но с ними тоже обошлись довольно жестоко, – заметила Магдалена. – Их пытали, четвертовали…

– Оборотень! – прошептал Георг и перекрестился.

– Дьявол, забудьте вы наконец про этого оборотня, чтоб ему пусто было! – вспылил Якоб. – Вы разве не видите, что кто-то нас за дураков держит? Иеремия извлек из этой истории свою выгоду, и кто-то сделал то же самое до него. Вот только кто? И зачем? – Палач нахмурил лоб: – Ну, теперь мы хотя бы знаем, что эта шлюха к остальным жертвам не имеет никакого отношения. Она не вписывалась в общую картину. Если исключить ее, кто тогда остается? Кто…

Якоб задумчиво подошел к шахматной доске, стоявшей на столе.

– Первой жертвой, вероятно, стал этот Георг Шварцконц, – проговорил он, не вынимая трубки изо рта. – Старый советник. – И поставил на доску белую ладью. – Потом – Тадеуш Васольд, тоже старый советник, и старуха Магда Готцендёрфер, вдова влиятельного патриция… – На доску встали вторая ладья и черный ферзь. – Значит, три пожилых человека, связанных в прошлом общей властью.

– Но было еще несколько женщин, сравнительно молодых, – заметила Магдалена. – Эта аптекарша, Адельхайд Ринсвизер, к примеру. Ее муж тоже заседает в Совете. Кроме того, Симон говорил, что еще у одного молодого советника пропала невеста, некая Йоханна Штайнхофер…

Палач поставил к ладьям и ферзю еще двух белых коней.

– Ты погляди-ка, – проговорил он. – Как я и думал. Стоило убрать шлюху, и в игре остались только патриции да их родственники. Должно быть…

Георг прокашлялся.

– Отец, – произнес он едва слышно.

Якоб нетерпеливо повернулся к нему:

– Черт возьми, ну что еще?

– Ты забыл еще одну женщину, – ответил Георг, потупив взор. – Жену простого мельника, Барбару Лойпниц. Ее муж, мельник из Хауптсмоорвальда, уверен, что одна из оторванных рук принадлежала его жене. Она стала второй жертвой после советника Шварцконца.

– Проклятье! – Якоб поставил рядом с фигурами белую пешку. – Значит, не только патриции. А я-то думал, что вот он, проблеск…