– Это был мой отец, Диего, – все, что ответил ему Хоакин. – Не наш. Только мой.

– Это не давало тебе права убивать его и затаскивать его душу в Асат!

Адель, прежде пытающаяся вытолкать Диего обратно за дверь, застыла как вкопанная. Коул, обошедший стол и инстинктивно закрывший меня собой, тоже. Он не моргая смотрел на Хоакина, а я, в свою очередь, смотрела на Диего, ведь прежде мне не доводилось видеть, как он плачет.

– Удивительно, – вздохнул Хоакин и бросил на побледневшую Адель усталый взгляд. – Я половине ковена велел не спускать глаз с одного-единственного колдуна, а он все равно всех вокруг пальца обвел…

– Отвечай! – рыкнул Диего, и голос его сорвался: он был на грани.

– Что ты хочешь услышать от меня, Диего? Микаэлл умирал! – воскликнул Хоакин. – Месяцем позже, месяцем раньше… Да и какая разница, что именно остановило его сердце – старость или Sibstitisyon? Он был великим колдуном, а наш ковен, вопреки тому, пребывал в позорном запустении. Именно на мои плечи легла обязанность возродить его! Я поступил так, как мне велел мой долг. Сила Микаэлла…

– Сила?! Не ври, что ты сделал это ради силы! Ты просто ненавидел отца за то, что сам же не смог оправдать его ожиданий. За то, что он любил меня как родного сына, хотя все это время у него под рукой был настоящий сын – ты. Банальная детская ревность, превратившая тебя во взрослую мразь!

– Хорошо, – сказал Хоакин вдруг, массируя переносицу агатовым перстнем, как обычно это делал Диего. – Ты прав. Все дело в ревности. Будь у него такая возможность, Микаэлл бы и Верховенство тебе свое отдал… Он был готов на все ради тебя. Такой же благодетель, такой же авантюрист и мечтатель, готовый ночами напролет слушать его истории о царице ведьм и отрывки из «Короля Лира»… Он так сильно любил тебя, что сам согласился на отцеубийство, лишь бы я тебя не тронул.

И, наслаждаясь смятением Диего, Хоакин сбросил свой китель и закатал рукав рубашки до самого локтя. Под ним, на внутренней стороне, полосами тянулись два бледно-розовых шрама, нанесенных почти впритык. Я невольно поднесла к глазам свою правую ладонь, трижды отмеченную клятвами, и сравнила их. Да, у Хоакина были точно такие же шрамы – тоже клятвенные. Оба. Но если первый – это клятва в верности Ферн, то второй?..

– Думаешь, Микаэлл просил тебя уйти из ковена, потому что не хотел, чтобы ты видел его смерть? – спросил Хоакин, пока Диего, парализованный услышанным, пялился на обнаженные шрамы. С каждым словом Хоакина его щеки становились все мокрее, а глаза – темнее. – Однажды, когда Микаэлл еще мог самостоятельно передвигаться по дому, он увидел, как я готовлю Sibstitisyon… Я готовил его для тебя, Диего. Микаэлл знал, что, как только он уйдет на тот свет, я осуществлю задуманное, поэтому предложил свою кандидатуру – свою силу. Точнее, то, что от нее осталось. Верховные всегда обладают поистине впечатляющей магией даже на смертном одре… Как следующий Верховный я должен был проявить благоразумие и выбрать выгоду, а не отмщение. Так я и поступил. К тому же как примерный сын я не мог не выполнить последнюю волю отца…

Едва дослушав признание Хоакина, Диего выскочил вперед, замахнулся и приложил его по лицу кулаком с перстнями. Тот даже не думал защищаться: он позволил Диего колошматить себя и даже раскинул в сторону руки для удобства. Неужели клятва Хоакина не причинять Диего вред, данная Микаэллу, была посмертной? Или таким было его раскаяние?..

Хруст за хрустом, брызги крови за брызгами. Коул оттащил меня подальше – разнимать их все равно было бессмысленно, а вот мы оба могли случайно угодить под раздачу.

К тому моменту, как Хоакин наконец-то отбросил Диего к двери, тот уже успел разбить ему все лицо. Челюсть, нос, скулы и заплывшие глаза… Кровь пузырилась у Хоакина на подбородке, но он не замечал ее. Лишь она, пролившаяся на ковер и сметенную белую скатерть, могла воскресить в нем живые чувства: лицо Хоакина, превращенное в месиво, наконец-то ожило. Просочились эмоции – бурные, неподдельные… Черные, как его волосы, и злые, как его глаза.

– Все правильно, – прошептал он с болезненным облегчением. – Я ждал этого дня. Мечтал узреть, как ты узнаешь правду… Оказывается, это не так приятно, как я себе представлял. Со смертью Микаэлла было так же. Все, что я испытал тогда вместо долгожданного удовлетворения, – это стыд и страх, что Микаэлл расскажет обо всем ковену на День мертвых, когда его призовут. Теперь я понимаю, что и от твоей смерти мне бы не стало лучше. Что такое? – Хоакин медленно повернулся к нам с Коулом, стоящим столбами, а затем посмотрел на съежившуюся в дверях Адель. – Ох, свидетели… Совсем о вас забыл! Вам понравилась моя история?

Нездоровая усмешка, поползшая по разбитому лицу Хоакина, даже на меня нагнала тошноту. Диего покачнулся. Тени клубились у него в ногах, готовые наброситься и растерзать. Однако после неизвестного ритуала, позволившего ему узнать истинную причину исчезновения Микаэлла из Дуата, у Диего не осталось ни моральных, ни физических сил сражаться с Хоакином дальше. Разбитые пальцы сжимались в кулаки – и все. Он бормотал что-то вперемешку и на английском, и на испанском, но разобрать мне удалось лишь:

– Теперь мой черед говорить тебе это, Хоакин: еще раз попадешься мне на глаза – клянусь Осирисом, я убью тебя. И неважно, чего мне это будет стоить.

Диего развернулся и быстрым шагом вышел из зала – окровавленный, со встрепанными черными волосами и могильной землей, перепачкавшей его лицо. Никто не стал препятствовать, и в зале воцарилась тишина – звенящая, как те слова, которые теперь не забыть.

– Como te atreves? – спросила Адель. Прежде бойкая и энергичная, теперь она обхватила себя руками и тряслась под аркой. – Хоакин… Как ты посмел уничтожить не только тело, но и душу своего отца?! Смерть священна! Ты же… Он ведь… Больше не существует… Это просто… Кощунство!

Хоакин ничего не ответил. Лишь хмыкнул и махнул на нее рукой, приказывая выйти, – несмотря на все свои проступки, он все еще был и останется Верховным ведьмаком.

Подняв кончиком пальца перевернутый стул, Хоакин тяжело уселся на него прямо посреди разгромленного зала и уставился в одну точку с отрешенным видом. Под ногами хрустело стекло, валялись ошметки еды… Семейные драмы всегда такие. Впервые это оказалась не моя драма и не моя семья, но почему-то мне все равно было мучительно находиться здесь.

– Я знаю, что сейчас не лучший момент… – вдруг произнес Коул, осторожно приближаясь к стулу Хоакина. – Но мы так и не узнали… Очень нужно, чтобы ты сказал, как нам победить Анхеля.

Хоакин молча поднял на него глаза. Вокруг правого растеклось лиловое кольцо синяка, а левый и вовсе не открывался от отека. Он поднял в воздух руку и свел указательный палец с большим на уровне шеи Коула, однако ничего не произошло. Поняв, что магия на нем не работает и отделаться от нас так просто не выйдет, Хоакин поднял с пола салфетку, промокнул ею лицо и сказал:

– Никак.

– Что «никак»? – уточнил Коул.

– Вам никак не победить. Диббука невозможно уничтожить – его можно только пленить, но для этого у него не должно быть физической оболочки. Если же диббук нашел человека столь порочного, что смог образовать с ним единое целое, то отделить их друг от друга уже не получится. Даже если вы каким-то чудом найдете способ, то такому немногочисленному ковену, как Шамплейн, с ним все равно не справиться – чем больше диббук ест, тем он сильнее. Хм… До того как придумать тот ритуал с восемью ведьмами, ковен Санта-Муэрте долгие годы откупался от Анхеля, как от демона – платил ему жертвами и выполнял любую его прихоть. Приводил «избранных» для забав, чтобы тот утолил свою жажду крови… Думаю, вам придется поступить так же. Это ваш единственный шанс. Договоритесь с ним, кормите его и не трогайте. Или бегите.