Если я долго прохожу под дождем, простужусь, и у меня воспалятся гланды… Я скрывала это, почему-то не хотела их вырезать, мне казалось, что что-то убудет от меня, что я уже не буду «цельная»… Позвоню из почтового отделения…»

Далеко впереди показались окутанные сырым туманом огни уличных фонарей. Дождь усиливался. Мака прибавила шагу. Когда она вошла в городок, улицы были почти пустынны. А в домах всюду светились окна.

«Человеку достаточно одной узкой койки… Голубая железная койка и тюфяк…»

Перед почтой она остановилась. В подъезде толпился народ.

«Ждут, пока пройдет дождь. Что же делать? Я совсем промокла, непременно простужусь, — она быстро взбежала по лестнице. — Что, если у меня нет мелочи… господи, ну, что тебе стоит… Есть, какое счастье… да и пока еще у меня только плечи намокли. Хорошо, что я пошла быстрее, а не тащилась, как вначале. Если теперь остановиться, я простыну… Позвоню, и он сразу же примчится… двадцать четыре, двадцать четыре… Никто не отвечает… Еще раз… наверное, я не туда попала… у нас ничто не работает так плохо, как телефоны…

— Алло, да, я звоню на квартиру к Тхавадзе… Да, да! Мне Джумбера… Не приходил? Вы не знаете, когда он вернется?.. Хорошо. Я позвоню еще раз…

«Был и ушел… меня ищет… Сколько можно стоять в этой будке?.. А вообще-то хорошо, как крошечная комнатка. Если б сюда маленький стульчик, можно было бы сесть и подремать, чтобы не выходить под дождь… Мы с Гено все старались сделать наши комнаты побольше. Кто-то стучится. Выйду и постою в зале. Тут не все из-за дождя — многие ждут телефона; заказаны междугородные, узнать, расспросить, передать… Почему эти мужчины так смотрят на меня? Неужели угадали, что я звонила любовнику? Как странно: пока женщина чиста и порядочна, с ней все говорят с почтением, только на «вы», но стоит ей согрешить, словно клеймо проступает на лбу. Уйду отсюда, пройдусь, а то этот носатый так смотрит на меня, что вот-вот подойдет приглашать в ресторан… У Бичико нос был ужасно расквашен… Пойду укроюсь где-нибудь в подъезде.

Дождь почти перестал, сегодня судьба благосклонна ко мне… Я буду идти медленно, и тогда время пройдет скорее. Буду идти до тех пор, пока не кончатся лампионы, перейду на другую сторону и пойду обратно. Еще рано. Свет во всех окнах. Потом все лягут в свои постели, подушки под головы и заснут. Мы с Гено купили огромные подушки по двадцать рублей за каждую. Когда мне хотелось почитать в постели, я клала их одну на другую: было очень удобно и мягко… Я никогда не была так поздно в Ианиси… Наверное, выпачкала туфли, пока дошла… некоторые магазины еще открыты… А если Джумбер не приедет сегодня? Пойти к Нуце? Нуце ее комната кажется маленькой, все жалуется — нету кухни. На что ей?.. Только бы кровать помещалась — узкая, железная кровать…

Они за мной идут или просто по пути? Нет, видно за мной увязались… Перейду на ту сторону, вот только проедет машина… Что? Хороша-то как? Увяжутся — не отстанут. Вернусь на почту и позвоню еще раз… Они тоже перешли. Ну и пусть… Вон идет мужчина с зонтиком, я пристроюсь к нему и дойду до почты, если он не свернет куда-нибудь…

Носатый и его приятель ушли. Наверное, это они тащились за мной по улице.

Двадцать четыре… двадцать четыре…

— Ты?!

«Не узнал».

— Кому же еще быть? Жду тебя на почте… Сейчас, немедленно.

«В этой маленькой будочке и в самом деле можно переночевать. Пока не увижу машины, не выйду отсюда, а то там опять дождь… А Джумбер не поверил… Что в этом невероятного?»

Дождь хлынул как из ведра. Машина не показывалась, и она стояла в подъезде и ждала.

«Я еще совсем мало жила. Совсем мало… Кто хорош для себя — тот свинья; я не смогла жить для себя… Ни как порядочная, ни как развратница… — думала она, и в этих мыслях опять раздваивалась и враждовала с собой. — Зачем я здесь? Откуда и как я сюда попала? И куда мне теперь идти?» Она очень спешила. Ей не терпелось поскорее увидеть машину и сесть в нее, так быстро измучили ее одиночество и бездомность.

«Скоро я стану лишней для Тхавадзе, такова судьба раздвоенных людей… А если он приедет и спросит: зачем звонила?»

— Господи! — вырвалось у нее, кто-то даже обратил внимание. Ей показалось, что кровь оледенела в жилах, и опять, не подчиняясь ее воле, задергалась, задрожала нижняя губа.

«Вдруг он спросит: почему не даешь мне покоя? Раньше ты была гордая, голову высоко держала — не подступиться! Что же теперь? Помнишь, как я бегал за тобой, — как собачонка! Побегай и ты теперь. Что? Затвердила номер телефона? Если я за тобой таскался, так это в надежде на сегодняшний день… У меня больше самолюбия и гордости, и я не мог забыть тебя до тех пор, пока ты сама, своими ногами не пришла ко мне. Не говори мне: ты был глупым мальчишкой. С тех пор ничего не переменилось…»

«Нет! — качала Мака головой. — Не-ет! Этого он не скажет, не посмеет… Но, может быть, подумает? Если… ах, к черту!..»

Она выбежала под дождь и пошла вдоль тротуара. И в ту же секунду светло-коричневая «Победа» почти налетела на нее, обогнала и замерла. Тхавадзе выскочил из машины и бросился навстречу. При свете фонарей она увидела его несдерживаемую улыбку и свет лампионов в глазах.

«Он победил», — признала Мака и, опустив голову, села в машину.

По крыше тошнотворно барабанили крупные капли дождя.

Тхавадзе захлопнул дверцу.

— Мака…

«Он удивлен, и рад, и не верит… Он столько мечтал об этом дне, что все еще не верит. Ничего, придет в себя, протрезвеет, и я больше не буду нужна ему. Или сведет старые счеты. Победитель диктует условия… Что там такое? Потоп, или град пошел?»

— Поедем!

— Да, Мака! — Машина тронулась. — Дождь немыслимый. Даже не знаю, куда едем. Ничего не видно.

— Поезжай быстрее! — Она хотела сказать это легко, со смехом, но не смогла.

— Ты куда-нибудь спешишь?

— Никуда, но все-таки поезжай быстрее!

— Ничего не вижу, Мака!

«Наверное, смотрит в зеркальце на меня…»

— Увези меня хотя бы от этих фонарей!

Дождь лил и лил не уменьшаясь. Проехав освещенную центральную улицу, машина пошла медленнее. Мака забилась в угол, вся сжалась в комочек и закрыла глаза.

— Ты не промокла, Мака?

«Хочет сказать, что согреет меня. Для чего же звонила, если не для