О. О. Грузенберг — В. А. Маклакову

30 декабря 1933 г.

78, rue de Maréchal Joffre, Nice

Дорогой Василий Алексеевич,

Вероятно, Вы окончательно «обасурманились», — предполагаю так по той причине, что чувствую на себе самом, какая всепобеждающая сила у французской культуры. Если обасурманились, — примите и передайте Вашей милой сестре мои лучшие пожелания всего радостного и светлого в новом году, исчисляемому по западному календарю.

По установившемуся у нас с Вами обыкновению, надо заняться гаданием — мое невеселье:

1) Для меня нет сомнения, что экспансия Гитлера прикончит с Россиею, — тою Россиею, которую мы знали; хорошо или плохо, Франция, изолированная завистью и недоброжелательством своих бывших союзников, заключит с Германией «похабный мир», как выразился Ленин о Брест-Литовском соглашении; как только это случится, у Гитлера развяжутся руки — и начнется экспансия. Армяне, грузины и, главным образом, украинцы станут помогать Гитлеру изо всех сил — и он преуспеет в своем стремлении. Тогда Россия превратится в старую Московию.

2) Большевизм будет, конечно, подавлен, но на короткое время: слишком высоко напряжение недовольства и бедности в широких массах всей Европы, чтобы можно было рассчитывать на окончательную победу над большевизмом, — тем более, что социал-демократия явно обанкротилась повсеместно.

3) Что касается Красной армии, то сила ее слишком, думается мне, преувеличена, — тем более, что Herriot[546] видал лишь парады, — да и то в одной лишь Москве; кроме того, Красная армия, связанная крепко с деревнею, не очень захочет умирать во славу большевизма. Каков Ваш взгляд, — взгляд профессионального политика?

Крепко жму руку.

Ваш О. Грузенберг

В. А. Маклаков — О. О. Грузенбергу

Париж, 4 января 1934 г.

Дорогой Оскар Осипович,

На этот раз ответить мне приходится кратко. До сих пор Вы были оптимистом, а не я. Мне не спорить с Вами, когда Вы стали на мою позицию.

Я вполне допускаю, что нам придется переживать очень тяжелые минуты, когда от России будут отрывать живые куски, и самое трагичное, что эти куски не только не будут претендовать [так! Следует читать: протестовать], а будут счастливы; мы постоянно слышим, что наши окраины предпочитают быть под чьей угодно властью, только не под большевиками. В душе мы можем этому возмущаться, но, живя здесь на свободе, бросать в них камень не можем. Но все-таки, черт не так страшен, как его малюют. Кое-что от России оторвут, это возможно, вдобавок к тому, что уже оторвано; но разделить всю Россию не смогут, не только потому, что никто ее проглотить не сможет даже в части, но и потому, что ее спасет в этом случае то, что спасает всех: соседи между собой перегрызутся. Это не раздел Польши между тремя соседями[547], которые сумели скрыться [так! Видимо, следует читать «договориться»]; и как Вы хотите, чтобы Германия захватила Украину, когда для этого ей пришлось бы сначала переварить Польшу. Еще много времени Россию будет защищать слабость и жадность ее соседей. Что касается до второго пункта, о возможном торжестве большевизма повсюду, то это слишком длинный вопрос, чтобы я решился его затрагивать; для меня это самая главная опасность из всех существующих; но тем не менее унывать здесь не приходится; провалились не одни социал-демократы, как Вы говорите; провалилась больше всего демократия; пока держится только Англия, так как Франция еще не выскочила из-под удара и больше всего потому, что она демократия. Торжество диктатур, закрывать глаза нечего, есть характерное знамение времени. Муссолини[548] сначала все ругали, а потом с ним примирились; сейчас все ругают Хитлера, а возможно, что и с ним примирятся. То же самое и в Америке. Но эти диктатуры пока что оберегают государства от большевизма, чего не сумели сделать демократии; поэтому и эта опасность может пройти, ведь важно только выгадать время; ну, а если диктатуры приведут к войне, то тогда, конечно, конец Европе.

В третьем пункте я совершенно с Вами согласен.

После прихода в Германии к власти нацистов в 1933 году, и в особенности в конце 1930‐х годов, в условиях нарастания военной угрозы, а потом и начала Второй мировой войны для евреев — выходцев из России начинается новый период скитаний по миру, вторая, а то и третья эмиграция. Дела и дни русских евреев-эмигрантов, их надежды и разочарования (последних было гораздо больше), реалии жизни и оценки текущих событий нашли отражение в переписке двух русско-еврейских интеллектуалов, «юристов Моисеева закона» Бориса Гершуна и Алексея Гольденвейзера.