«Ты — падшая женщина. Ты со мной — не хочешь, а со своими гадкими подругами собираете по помойкам всяких козлов. Нам лучше расстаться.»

— Блин! Конечно, нам лучше расстаться! — пробормотала Коша раздраженно и швырнула бумажку. — Блин! И Роня, как всегда, не вовремя уехал!

Рухнула в постель и провалилась в черную яму сна. Может к Черепу с Мусей? И чего она не спросила у них… А-а. Да, конечно! Понятно, почему не спросила. А от кого она скрывалась, если не от друзей Черепа?

В восемь утра Евгений вошел в комнату мерзкой разводчицы и встал над ней с решительным видом. Издал нечленораздельный, но выразительный вопль и потряс в воздухе кулаками. Открыв глаза, Коша наткнулась все на ту же записку. Отодвинулась, с удивлением подняла на него глаза и сладко потянулась, полагая, что это обычная мужская истерика:

— Ну подожди хоть до конца недели. Куда я уйду?

Он взял карандаш и решительно начеркал: «Я тебя прощу, но ты больше не будешь ходить по ночам, я не хочу, чтобы ты ела наркотики и трахалась с уродами.»

— Хорошо, хорошо. Только не ори!

Она отвернулась к стене.

Он дернул ее за плечо и заставил снова повернуться.

— У-у…ма-ай… о-о-о веч…е-е…а.

— Хорошо! — Она снова отвернулась.

Он быстро накорябал что-то на бумаге и снова дернул ее.

«До вечера! Если нет, завтра уходи!»

— Ну хорошо! Хорошо! — крикнула Коша, раздраженно и вскочила на постели.

Евгений ушел. Громко хлопнула дверь.

Коша бессильно рухнула на спину:

— Наркотики… уроды. Сам-то! Кресло гинекологическое!

Внезапныйо припадок ярости поднял Кошу с кровати. Она колотила руками по стене, орала и не успокоилась, пока не выбила костяшку. Завыла от боли и с облегчением зарыдала.

— Сука! Сука! Сука!

(Коша)

На следующий день Коша обнаружила, что арестована. Евгений закрыл ее.

Она высунулась в форточку. На улице все вздыхало и капало. Влажный ветер громыхал крышами. Коша оделась и собралась идти. Но ключа в кармане не нашла. Она подумала, что швырнула его где-то в комнате, раздеваясь. Она перерыла все возможные места. Безрезультатно. Кошу затрясло. Плача, она разнесла всю квартиру.

Распахнув окно, Коша вывесилась наружу. Под подоконником проходил довольно широкий карниз. До лестницы было метра полтора. Можно рискнуть. Коша перевалилась через подоконник и довольно легко нашла точку опоры. Осторожно прикрыв окно, беглянка распласталась на стене и начала рискованный путь. Этаж был-таки шестой. На некоторое время осталась наедине с кирпичной кладкой и своим прерывистым дыханием. Довольно быстро растопыренные пальцы правой руки ткнулись во влажный ржавый прут, Коша схватила его и почувствовала себя гораздо лучше. Скат подвальной крыши довольно ощутимо ткнулся в ступни — она чуть не прикусила язык.

— Вот и все! — усмехнулась она, глядя на приоткрытое окно.

Лужи всплескивались под ногами упругими блюдцами.

Коша бежала вприпрыжку и орала, как сумасшедшая, стараясь нарочно попадать в самые середины. Они встретились с Мусей, и Коша опять хотела прочистить мозги подруге, но та только покачала головой и вечером опять ушла к Черепу.

Коша тоскливо побродила по улицам и поймала себя на том, что дико хочет видеть Рината.

* * *

Звук испанских флейт, которые они слушали летом, пели над прямоугольником двора.

Коша побежала по лестнице бегом, чувствуя, что ее ждут. Ринат открыл дверь с кистью в руках. Тень пробежала по отрешенному лицу синеглазого «ангела». Кисть со стуком ткнулась в пол.

Они свивались в кольца, как змеи. Они стали ветром и огнем и сжигали друг друга. Они стали одним океаном и вздымались к небу огромными цунами.

Ночью оттепель достигла невероятной силы. С крыши лилось так, будто идет дождь. В открытое окно, покачивая штору, вваливалась охапками сырая улица.

В комнате горела только маленькая настольная лампочка и шкала магнитофона. Мягкие мандариновые отсветы выхватывали из темноты острые рога раковин, поблескивали на стеклянной поверхности баночек с краской.

— Странно, — прошептал Ринат. — Я сегодня вспоминал тебя. Нашел кассету и целый день слушаю. Я теперь только понял, что с тобой было совсем не так, как с другими. Жалко, что ты не питерская. Родители никогда не простят мне. Ты ближе, чем тело. Я не знаю, как ты это делаешь…

— А разве можно по-другому? — Коша скользнула ладонью по его спине.

Преграда между ее рукой и телом Рината тут же исчезла. Она чувствовала, как внутри него разгоняются потоки огня. Было легко. Она снова была собой. Она вспоминала лето, флейту и бесконечные шатания по городу. Только одно она не хотела вспоминать. И не вспоминала. И не вспоминала, как выбросила в воду пистолет.

— А давай вместе улетим куда-нибудь… Я тебя научу, — сказала Коша.

И глаза ее безумно блеснули.

— Надеюсь мы не будем прыгать в окно? — с беззлобной иронией выдохнул Ринат.

В конце концов, это была его неотъемлемая часть. Принять или не принять? Принять — значит присвоить другое, стать шире. Меняться. Другая жизнь. Возможности. Быть собой — значит уметь быть другим.

— Нет, — вздохнула она. — Ложись на спину и закрывай глаза.

Ринат послушно перевернулся. Ощущение власти над податливым телом любовника воспламенило Кошу еще больше.

Она зашептала:

— Почувствуй, что тебя нет. Как будто твое тело растворилось в темноте. Забудь, что у тебя есть мышцы. А теперь стань легким и всплывай на поверхность. А теперь смотри вперед, там появится голубой огонь. Снаружи голубой, а в центре белый. Главное не испугаться, когда он начнет приближаться. Видишь?

— Да…

Когда вспышка приблизилась, огромная непосильная энергия ворвалась в их тела, выгнула позвоночники дугой и сотрясая в судороге заставила потерять сознание. Они пропали в белом неподвижном огне.

* * *

Утро наступило внезапно. Без снов, без воспоминаний, словно перевернули лист в тетради. До обеда валялись в кровати. Коша была спокойна и равнодушна. Она думала о предстоящем прощании с любовником как о простом обыденном факте. Ночное путешествие вылечило ее. Не было больше летней муки и страха потерять. Коша поняла, что это не вне, что это — в ней.

Она отошла к окну, вспоминая в кратце все жертвы лета. Чернуху, Рыжина, Чижика. И последнюю жертву настигнутую кем-то, кто там наверху, Валька. И поняла, что не знает, чем считать смерть Чижика — утратой или освобождением. Возможно то, что он предлагал была жизнь. А возможно — смерть.

Ринат поднялся задумчивый и погруженный в себя.