Из подъезда вывалился Леша с подбитым глазом.

— Пойдем отсюда! — Коша повернулась и двинула в сторону троллейбусной остановки.

— А куда? — Муся расстроено плелась следом.

— Да какая разница? Пойдем в общагу… — Коша пыталась разглядеть мир сквозь черные мурашки. — Может, там кто-то есть… Черт! И Роня уехал… А может этот есть. С четвертого который…

Они молча погрузились в троллейбус. Город двинулся, унося Евгения в безвозвратное прошлое.

— Что ты имела в виду? — поморщилась трезвеющая Муся.

— То, что когда становишься взрослым — тебя перестают прощать. И нечего на это рассчитывать… И вообще…

— А-а-а-а… Да-а! — раздумчиво согласилась Муся.

Улицы тускло поблескивали окнами.

— Какой-то картонный город? — раздраженно заметила Муся, отвернувшись от окна. — Все ненастоящее. Я иногда чувствую себя набором парадигм.

— Чего-чего? — Коша с интересом отметила красоту чуждого слова. — Пара…чего?

— Па…ра…дигм. — подчеркивая слоги повторила Муся.

— А чего это?

Муся пожала плечами:

— Не знаю… Слово красивое. Просто красивое слово. А разве хоть одно слово имеет смысл? Просто говоря слово, мы имеем в виду приблизительно одно… но кстати не всегда одно и то же… Какая разница, что я горо… говорю, если никто не знает, что я имею в виду. Не сомневаться можно только в числах. Вот если я скажу два яблока, то точно будет только два. А какие яблоки?

Коша одобрительно кивнула.

На четвертом была угрюмая пьянка.

В центре комнаты был ящик водки и трехлитровая банка с огурцами. Вокруг на стульях сидели трое парней и сосредоточенно бухали. Громко, стараясь перекрикнуть друг друга, травили анекдоты.

— О! Девчонки! Клево! Проходите! — воскликнули они, увидев подружек.

Коша сморщилась, но выбирать не приходилось.

Хозяин пьянки щедро плеснул водки в два граненых стакана и протянул вилку с огурцом.

— Вилка одна! — сказал он с философским выражением. — Мы бабки в галерее получили. Отмечаем.

Муся начала разглагольствовать про Дали и де Кирико.

Кошу охватила смертельная скука и присовокупилась к прелестям грипозного состояния. Пытаясь обмануть болезнь, Коша нажралась до совести. Потом отползла на чью-то кровать и свернулась калачиком, так и не сняв куртку, равнодушно продолжая наблюдать за другими. Присутствие людей утешало. Но хотелось смотреть на них, не прикасаясь. Вскоре смысл слов перестал различаться, остались только однообразные мелодические фразы. Кошины глаза начали сами собой слипаться, и она, было, уже уснула, но тут в комнату вошел еще один гость. Собутыльники встретили его дружным ревом. Коша открыла глаза — это оказался третьекурсник с актерского, большой любитель подрать глотку. Он скинул куртку и тут же потянулся к гитаре. Выпил полстакана водки и поправил колки.

— Мужики! Квартира пропадает дешевая. Никому не надо?

— Мне надо! — встрепенулась Коша.

— Держи! — он протянул ей бумажку с телефоном. — Я замуж вышел. У меня этот вопрос решился. Там хозяйка нормальная. Бабки берет и исчезает. Позвони ей скорее. А то она обломится.

— Ага, — сказала Коша и снова упала на койку.

Актер мощно долбанул по струнам и заголосил «Старика козлодоева». Собутыльники грянули хором.

Коша перестала чувствовать сознание, но начала задыхаться. Поднялась. Выползла в тусклый коридор, сжимая в руке клочок тетрадного листка. Дышать.

Она пробралась на черную лестницу и распахнула окно. Лежала на подоконнике общаги и блевала в холодную ноябрьскую тьму. Когда желудок опустошился, она так и осталась лежать, свесив голову вниз, и слушала, как чмокают поцелуи капели. Подумала, что хочет разбиться, но боится умереть, хочет умереть, но боится разбиться. Вдруг она почти физически увидела, как летит вниз и расплющивается подобно капле. Страх обдал лоб холодными пузырьками. Ноги ослабли.

Коша поморщилась от отвращения к себе и отвернулась от окна. Закрыв створку, она села на ступеньки лестницы. Придумала, что надо будет как-нибудь заставить себя прыгнуть вниз, чтобы больше не бояться этого. Только так, чтобы все подумали, будто это не она, а случай. Все-таки стыдно быть самоубийцей. Но как узнать смысл жизни, если не рискнуть ей?

Общага постепенно затихала.

Утром Коша проснулась от того, что какой-то тувинец тренировался в горловом пении.

Она с трудом подняла со ступенек тяжелую раскалывающуюся голову. Полезла в карман проверить деньги. На месте. Дико болела шея от неудобной ночи. Нашла в кармане клочок с телефоном. Долго смотрела на него, не понимая. Потом вспомнила — телефон квартирной хозяйки.

Надо звонить.

Покачиваясь, Коша поднялась на ноги и с большим трудом не свалилась. Лестница метнулась навстречу, но она успела схватиться за перила.

Тувинец понимающе улыбнулся.

Коша кисло поморщилась. Доползла до душа. Долго стояла, включая то холодную, то горячую воду. Немного отошла. Черт бы побрал этого Роню! Дернул черт его уехать, когда… Вышла на улицу — снова пасмурный день. Хорошо, что нет солнца.

Мрачные прохожие. Позвонила из автомата хозяйке. Повезло — та сразу согласилась. Приехала по адресу. Отдала деньги. Закрыла за хозяйкой дверь. Легла в куртке в постель и отрубилась.

(Коша)

Девять дней она не выползала из кровати, изредка блюя в алюминиевую кастрюлю, которую приволокла с кухни и поставила под кровать. На десятый день, обливаясь ручьями пота, и шатаясь от пустоты в голове и отпустившего гриппа, Коша добрела до ванной и содрала пропитанную потом одежду. Посмотрела в зеркало — лицо отекло, под глазами набухли отчетливые мешки.

Внезапный голод.

Было ощущение, что хочется кусок мяса. Но это не было правдой, потому что хотелось лежать в постели и не шевелиться, не поднимая тяжелых, словно надимедроленных, век. Однако голос внутри усилился. Императив «хочу» грызанул стенку желудка.

Пожаловаться кому-то. Некому.

«Возьмите меня на колени и погладьте по голове, я ни в чем не виновата.» — проплакала молча Коша.

Нашла на кухне пыльный сухарь. Сжевала с остервенением. Тошнотная слюна брызнула под язык. Еле добежала до унитаза. Сухарь в одно мгновение вернулся наружу. Внутри поселилась слабость. Димедрол. Съесть кусок мяса! Мясо. Оно висело перед глазами огромным виртуальным образованием, затмевая действительность. Оделась кое-как. Почти плача от бессилия, спустилась по лестнице вниз.

У порога была наледь. Естественно, поскользнулась и грохнулась во весь рост. Вот почему старухи цепляются за руки случайных прохожих.