— Вонзите свои клинки вот здесь, здесь и здесь.

Он показал на три точки, образующие равносторонний треугольник, в центре которого стоял посох. Когда мы это сделали, он приказал:

— А теперь становимся в круг и беремся за руки.

Мы послушно выполнили его приказ, и тогда наш маг велел нам двигаться по кругу.

— Постарайтесь при этом очистить свой разум от всяких мыслей, тогда Слова Власти придут сами собой. — И с этими словами он увлек нас в хоровод встречь режущим кромкам клинков.

Мы кружились все быстрей и быстрей, пока звездный свет на клинках не слился в один блистающий круг. Я старался, как было указано, очистить голову от всяких мыслей. Сперва это не очень получалось, но затем круг заворожил меня своим блеском и всякие мысли исчезли напрочь. И вот мне показалось, что круг этот превращается в столп света и уходит в отверстие крыши. Затем пришли Они… а поскольку они пришли одновременно ко всем нам, то это и были те самые Слова Власти. И мы пропели их хором, на языке, который я уже не мог назвать незнакомым, ибо на нем со мной говорила Вала, но который еще не стал для нас тайным языком магии:

We shall spark a great fire

And rise over world Flamespire.

The great fire for woes

To all our friends and foes.[51]

И вспыхнул огонь ярче тысячи солнц. Хоть я успел зажмуриться, он все равно ослепил меня, лишив всякой способности соображать…

Опомнился я уже с мечом в руке за пределами святилища, чувствуя, как за спиной у меня разливается невыносимый жар. Мгновенно взлетев в седло, я закричал:

— К реке! — и понесся туда, даже не посмотрев, скачут ли за мной братья. Ясно было, что в стенах акрополя нам не спастись, единственной надеждой было добраться до реки. К счастью, в стене акрополя, обращенной к берегу Магуса, были пробиты речные ворота. К ним-то я и устремился со всей прытью, на которую был способен Уголек.

Видимо, через эти ворота в акрополь доставляли по реке припасы, потому что за ними виднелся причал, у которого стояла небольшая шнека. Ослепленные пышущим позади меня пламенем стражники не оказали ни малейшего сопротивления, когда я промчался мимо них на палубу судна.

Резко осадив копя, я крикнул перепуганным грузчикам и матросам:

— В воду, болваны! Хотите в головешки превратиться? От вас и пепла-то не останется! — Внутренний голос подсказывал мне, что после этого огня не останется ничего.

Мне поверили. Я ли оказался таким убедительным или огонь подействовал — не знаю. Но народ так и сыпанул в реку. Прежде чем последовать туда же, я оглянулся, прикрывая глаза рукой. Братья отстали ненамного. Они даже ухитрились пригнать с собой шестерку неоседланных лошадей, каким-то образом помешав им разбежаться в разные стороны.

Одолев причал, они, подобно мне, перепрыгнули на шнеку, отчего на палубе тут же стало тесно. Я хотел обругать их за глупость: надо было прыгать сразу в реку, — но тут выше по течению поднялась гигантская волна и накрыла нас.

Причем именно «накрыла», словно какой-то прозрачный полусферический купол, ни чуточки не задев нас самих. Мы только рты разинули при виде такого чуда — даже Фланнери. И этот прозрачный купол почти тут же порыжел: вызванное нами пламя явно распространилось на весь акрополь. А на этом красноватом фоне появился знакомый (во всяком случае — троим из нас) лик Валы. Даже искаженный кривизной купола, он показался мне прекрасным. Только вот выражение его было совсем не таким, как в первый раз. Глаза гневно сверкали, ноздри раздувались, в гремящем подобно водопаду голосе звенела ледяная ярость:

— Поздравляю, ребята! Стоило вам только сойтись, и готово дело: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!» Да вы хоть понимаете, глупцы, что не будь это первым магическим соединением клинков, то я бы к вам не явилась и Огонь спалил бы и вас, и город, и всю округу?.. Сейчас я не даю ему перешагнуть границу воды, но больше на мое заступничество можете не рассчитывать. Я вам не нянька!

Мы молчали, пораженные, потрясенные и — чего там скрывать — изрядно напуганные этим божественным бешенством. Казалось вполне возможным, что, скажи мы чего не так, Вала тут же уберет свой магический барьер, и тогда… Поглядев на кипящие за бортом воды Магуса, я прекрасно представил, что будет. Из прыгнувших за борт спаслись лишь те, кто сразу же поплыл к противоположному берегу. Остальные беззвучно разевали рты в мучительном крике. Я, содрогнувшись, отвел взгляд. Надо отдать должное Фланнери. Он единственный из нас нашел в себе силы ответить. И ответить не дрогнув, глядя ей прямо в глаза. Его волнение выдавали лишь побелевшие на посохе пальцы.

— Вина лежит только на мне, о богиня. Мои братья несведущи в магии и не могли предвидеть последствий. Но я… я должен был предусмотреть такое развитие…

Выражение ее лица немного смягчилось, но в голосе все еще звучал гнев.

— Да, уж от кого-кого, но от тебя, Фланнери, я никак не ожидала подобной глупости. Ты-то ведь должен понимать: нельзя играть с огнем, обожжешься. — Богиня совсем по-человечески сделала глубокий вздох и, успокоившись, продолжила, чеканя слова: — Сейчас я подыму волну и умчу вашу шнеку далеко в озеро, чтобы вы могли продолжить свой Путь, но сперва оглянитесь и полюбуйтесь на дело рук своих.

При этих ее словах накрывший нас купол потемнел, и мы обернулись, не боясь ослепнуть, не прикрывая глаз и даже не щурясь.

И, похоже, напрасно. Там вздымалось до самых небес неистовое пламя, от акрополя уже не осталось ничего, кроме оплавленного камня. Да, именно так. Громадные мегалиты расплавились, будто свинцовые бруски. А огонь ревел, словно негодуя на сдерживающий его магический водный круг, стремясь вырваться на волю и пожирать всё и вся, пока весь мир не превратится в прах и пепел. Глядя на лижущие небо языки пламени, я отчетливо видел мысленным взором картину гибели города и мира. Вот пожар охватывает весь Тар-Хагарт, и обезумевшие горожане мечутся в ими же созданной западне из домов и городских стен. Вот огонь проносится красно-черным валом по полям и лесам, осушая мелкие ручьи и заживо варя рыбу в кипящих водах рек и озер. Вот он уничтожает Романию и Михассен и доходит до Антии. Тут я плотно зажмурился, не желая видеть дальнейшего, но картина по-прежнему стояла у меня перед глазами как наяву, и я видел, как гибнет в огне Эстимюр, как кричат охваченные пламенем мать и Мия, Альдона и Эглейв, как… Но довольно. Все равно я бессилен передать весь ужас этой картины, хотя даже теперь, по прошествии стольких лет, я по-прежнему вижу этот холокаустон[52], стоит лишь прикрыть глаза и вспомнить. Только вспоминать об этом мне как-то не хочется. Достаточно сказать, что я видел, как гибнет в огне наш пусть и несовершенный, но все же такой прекрасный мир и как от него остается только висящий в черноте звездной ночи обугленный голый шар.