— У нас была та же задача двадцать лет назад, — сказал человек в пенсне, — мы должны были поднять страну, разоренную еще больше вашей, у вас после той Великой войны всё же не было гражданской, длившейся столько же. И нас в открытую готовились раздавить, готовя крестовый поход против большевизма. Но мы и тогда не объявляли себя высшей расой, для которой все прочие — это недочеловеки. Вы говорите о социализме — а где он у вас? Исключительно «для своих», кого вы объявили истинными арийцами — а всем прочим вы оборачиваетесь Римом худших его времен, когда не римский гражданин мог быть в той цивилизации лишь рабом.

— Это была наша ошибка, — повторил его собеседник, — и нам пора ее исправить и сплотиться единым фронтом, как братьям по духу и идее, против общего врага — англосаксов и их правящей верхушки, теневых финансовых воротил Британии и Североамериканских Штатов. Сегодня эти враги готовы уничтожить национал-социализм — и при этом, с величайшим политиканским мастерством, убивают нас вашими руками. Советский Союз понес уже в этой войне самые большие людские и материальные потери, и они обещают стать еще больше, достигнуть совсем уже невероятных величин — а вот кому достанется сладкий плод победы? Вам не отдадут Европу, не обольщайтесь. Даже и территории, которые вы сможете удержать по праву нахождения на них ваших солдат, вы не удержите долго — вам просто не хватит на это сил и средств, как материальных, так и людских ресурсов. Против вас, как и против рейха, сплотятся единым фронтом, кто выполняя волю своих политических лидеров — пешек в руках теневых финансовых магнатов, кто по принуждению, кто-то будет банально обманут красивыми словами о мировом братстве и угрозе с красного Востока. Вам дадут разорить себя в немыслимой гонке вооружений, как и рейху, а затем — истечь кровью в боях с количественно превосходящим врагом. Мы умрем сегодня, вы завтра — вот печальный, но неизбежный итог нашего с вами сегодняшнего противостояния. В то же время, объединившись, Россия и Германия будут непобедимы.

— Вы что же, предлагаете нам занять рядом с вами место «подлинных арийцев»? — удивился человек в пенсне. — И вместе идти завоевывать мир?

— По большому счету да, — усмехнулся человек в очках. — Нет, мы не предлагаем вам объявить войну Америке. Но неужели вы думаете, что эта война не начнется тотчас же, как умолкнут пушки войны этой? Поначалу это будет война дипломатии, торговли, пропаганды, вас будут ставить на место, втаптывать в грязь. И вас не оставят в покое, пока не добьются своего. И тогда вы вспомните нас — которых уже не будет. Конечно, останется какое-то количество населения, говорящего по-немецки и проживающего на бывшей нашей территории — вот только от нас они будут дальше, чем современные итальянцы от тех римлян!

— Короче, что вы можете нам предложить? — Берия говорил скучающим тоном. — Я долго слушал ваши речи, но какой, на ваш взгляд, конкретный результат? Ваш Еврорейх просуществует не больше года, по максимуму полтора… до мая сорок пятого, если вам очень повезет. И что вы можете нам обещать — то, чего мы не возьмем сами в ближайшее время?

— Например, лояльность и искреннее желание сотрудничать, — ответил человек в очках. — Знаю про ваше правило никому не прощать военных преступлений против русского народа, но лично я на Восточном фронте не был и восточной политикой рейха не занимался — следовательно, вины перед вашей страной не имею. Я говорю сейчас с вами не только от своего собственного лица, но и по поручению деловых кругов Германии, разделяющих мои взгляды, а также некоторого числа моих единомышленников в НСДАП.

— Вы понимаете, что при живом Гитлере перемирие между Германией и СССР невозможно даже теоретически?

— Фюрер, бесспорно, великий человек. Но мне также жаль, что покушение первого февраля сорвалось. Для политика всегда важно вовремя уйти. Он остался бы в истории как Вождь, поднявший страну из тлена и заплативший за свою ошибку жизнью, погибнув как солдат, на посту. Теперь же… если я скажу да, вы ведь возразите, что Сталин очень хотел бы видеть его в петле на вашей Красной площади — по приговору вашего суда?

— Красная площадь никогда не была у нас местом казни. Но вы не ответили на вопрос.

— Господин народный комиссар, вы же понимаете, что в Германии сейчас очень сложная политическая обстановка. Провал февральского заговора очень сильно ударил по нашим сторонникам среди генералитета и высшего офицерства — боюсь, что армия, несмотря на все последние события на фронте, еще сохраняет повиновение фюреру. Также у него есть войска СС и гестапо. И, по крайней мере сейчас, заговор против Гитлера представляется мне исключительно сложным и опасным мероприятием. И полагаю, я и мои единомышленники будут полезнее вам живыми и после завершения войны.

— Когда мы и сами всё возьмем, чем вы можете быть нам полезны? Лояльностью — ну так если верить вашей пропаганде, мы все сплошь дикари из азиатских степей, едим сырое человеческое мясо и намерены не оставить в Германии не только живых людей, но даже крыс и мышей — так, кажется, сказал Геббельс по радио неделю назад?

— Пропаганда и есть пропаганда. Имеющая цель не сообщить правду, а побудить толпу к поступкам. Тем более после вам понадобятся лояльные посредники, которые разъяснят населению разумность оккупационной политики и бессмысленность сопротивления. Вам ведь предпочтительнее будет получить в вассалы страну с работающей промышленностью — а не выжженную землю и трупы? А после того, что, уж простите, господин народный комиссар, делали на Востоке германские войска, очень многие из моих товарищей всерьез опасаются, что… Мы патриоты Германии и хотим, чтобы она продолжала жить, несмотря ни на что!

— Что ж, ваша позиция будет доведена до высшего советского руководства. И хотя не может быть и речи о заключении мира — но мы готовы проявить снисхождение лично к тем, кто будет столь же благоразумен. Конечно, к тем, кто не совершал военных преступлений перед нашим народом.

— Вопрос, господин народный комиссар. Вывоз с вашей территории ценностей считается таковым преступлением — если все убытки будут нами возмещены?

— Если будут. Не всё может быть оценено в марках или рублях. Я был сейчас в Ленинграде — по пути сюда. То, что солдаты вермахта сделали с дворцами и парками Петродворца, Пушкина, Павловска и Гатчины, гораздо больше подходит к образу диких варваров-людоедов. Чем вы расплатитесь за украденную Янтарную комнату — вашей Дрезденской галереей? Наподобие того, как с бельгийцами за Лувэн после той войны. И уж конечно, оценивать свой ущерб будем мы, а не вы — как и стоимость того, что вы предложите взамен. Ну, а репарации для погашения вреда нашему хозяйству вы должны будете заплатить обязательно — ни о каком снисхождении тут и речи быть не может!

— Принято, господин народный комиссар. Мы проиграли — и готовы заплатить. Это не чрезмерная ноша при нашем немецком трудолюбии. Однако мы хотели бы вашего понимания еще в одном вопросе. Наверняка англо-американцы потребуют от Германии продолжения выплат репарационных платежей еще за ту, прошлую войну. Поддержит ли это СССР?

— Наша позиция уже была озвучена. Германия должна будет прежде всего расплатиться с Советским Союзом, как со стороной, понесшей в этой войне наибольшие потери. Ну, а что касается претензий еще кого-то — лишь после нас. Трудно давать прогнозы на столь позднее время — но политическая ситуация может измениться.