«Их в свое время хватило для победы над Фернанди, вероятно, будет вполне достаточно и для уничтожения Доста.

И вторая причина, почему Урия не впал в отчаяние, как Свилик: Урии было очень трудно совместить те рассказы о кровожадности Доста, которые он слышал от матери, с реальной личностью Нимчина. Нимчин Дост относился к нему радушно и заботливо – Урия даже почти забыл, что это по его распоряжению Малачи Кидда бросили умирать в Дрангиане. И даже это обвинение было несостоятельным, потому что Дост не был похож на человека, способного на хладнокровное убийство. Урия знал, что первое впечатление часто не совпадает с тем, что открывается в человеке при долгом с ним общении, но все же трудно представить Нимчина Доста во главе орды, сметающей с лица земли Крайину.

Дост подошел к Рафигу Хасту, чтобы ему последнему дать задание. Свилик погрузился в свои мысли и перестал переводить. У Хаста от слов Доста глаза стали, как блюдца, потом он торжественно поклонился Досту и поцеловал его руку. Развернулся, несколько секунд пристально смотрел на выход из пещеры и исчез.

Урия ухмылялся, пока Дост подходил к нему:

– Ты просто осчастливил Рафига.

– Я ему поручил самое срочное дело. Если мы хотим стать такими же сильными, как раньше, придется пойти на соглашение со старыми врагами и постараться не завести новых. Миссия Рафига это нам обеспечит.

– Ничего себе задачка для одного человека.

– Он – вождь Хастов. У него получится, – уверенно кивнул Дост. – От него требуется только одно: убедить принца Аграшо, что его гуры не должны беспокоиться из-за меня, наоборот – пусть не сомневаются, что вернется их власть в Аране.

Ритмичные постукивания разбудили Малачи. Он вскочил, как от толчка, и несколько мгновений не мог вспомнить, где находится. Кислый запах гниющей соломы почти убедил его, что за время сна он вернулся на одиннадцать лет назад и опять находится в лескарском лагере военнопленных в Монде-Вери.

«Нет, нет, даже дьявол не может быть настолько жестоким».

Он проснулся, ум его прояснился, сумбурные стуки превратились в разборчивый набор звуков. Можно было различить повторяющиеся наборы ударов: после шести – короткая пауза, опять шесть ударов. Два раза по шесть ударов, пауза подольше, и все начинается снова.

Малачи приложил руку к стене и ощутил дрожание. Не столько звук, сколько тактильное ощущение вызвало в памяти его прошлый опыт в Монде-Вери. Лескарцы устроили тюрьму в старом доннистском монастыре, где каждому пленнику отвели отдельную камеру. Пленные, игнорируя своих стражей, сообщались при помощи простой кодовой системы перестукивания. В илбирийском алфавите двадцать шесть букв, но одну букву С можно заменять двумя К или S, и букв становится всего двадцать пять. Пленные придумали воображаемую таблицу пять-на-пять, начиная с А и кончая Z. Они передавали слова другому пленному, буква за буквой, выстукивая каждое слово правильным кодом из двух цифр. Малачи улыбнулся, вспомнив, как один пленный настаивал, что решетку надо изменить и часто встречающиеся слова передавать меньшим количеством ударов, чтобы ускорить передачу текста, но основная решетка вполне устраивала всех.

Независимо от того, какой решеткой пользовался стучащий, каждое слово требовалось выстукивать медленно, и пленные разработали определенные сокращения. Например, слово «кавалерия» претерпело два сокращения. Сначала оно стало «квлр», потом «кв». Это значительно ускоряло беседы и затрудняло понимание для не умеющих читать по-илбирийски, пытающихся определить, о чем речь. В конце предложения делалась долгая пауза, а повторение глагола в конце фразы означало вопрос, так что знаки препинания были не нужны. Грамматика, конечно, страдала, но пленные, по крайней мере, могли общаться, и это давало им надежду на будущее.

Изменив решетку кода восемь на восемь, Малачи и другие смогли даже играть в шахматы. Малачи считал, что именно необходимость запоминать позиции фигур на воображаемой доске спасла его от безумия в плену.

«Лучше вести новые и воображаемые сражения, чем слушать, как другие бесконечно талдычат о своем военном опыте в войне с Фернанди. Выслушивая их, я бы точно спятил».

Он некоторое время слушал, потом кивнул сам себе.

[[В алфавите Крайины тридцать три буквы».

Он быстро сосчитал, каким мог бы быть их код, и в уме представил себе крайинскую решетку. А, В,V,G,D… В этом алфавите нужно было сделать решетку шесть на шесть, в конце в ней были бы три пустые клетки, их можно не замечать, пока не встретится кто-нибудь, знающий, как ими воспользоваться.

Малачи порылся в соломе и отыскал кусочек камня. Он несколько раз очень быстро стукнул по стене, чтобы привлечь внимание другого пленника. После того, как он отстучал свое, наступило молчание. Малачи простучал слово «да» по-крайински, потом стукнул еще один раз. Подождал секунду, и выстучал кодом слово «один» по-крайински.

Сначала было тихо, потом узник по ту сторону стены снова застучал. Малачи считал тихие звуки.

«Один, пять; один, три; один, один. – Он улыбался, переводя цифры в слова крайинского языка, потом перевел это слово назад на илбирийский. – Два. Он понял!»

Передача простой последовательности один-два означала, что они используют одну и ту же решетку и пользуются одними и теми же цифрами для соответствующих букв.

Жрец Волка засмеялся: почему это он решает, какого пола узник по ту сторону стены. Это вполне может быть женщина, но Кидд считал, что нет. Видимо, он принял того за мужчину, по аналогии со своим прошлым опытом в лескарской войне. Женщины тоже были в плену, но в другом лагере, не в Монде-Вери. Но, немного подумав, он понял, что причина его решения не столь поверхностна. Он чувствовал что-то в проходящих через стену вибрациях, что характеризовало соседа за стеной как мужчину.

«Этот вывод я смогу проверить по мере общения».

Из-за стены снова застучали. Малачи кивнул себе. Даже в заточении, благодаря связи с другим пленником, Малачи ощущал хоть каплю свободы.

«Бессилие человека – от незнания. Информация, которой поделится этот человек, поможет мне в организации побега, и я скорее возобновлю свой поход для спасения Доста».

Не скрывая восхищения, Урия смотрел, как Турикана билась на мечах с братом, не останавливалась ни на минуту. Она была в черных сапогах, красных штанах и блузе, перепоясанная черным матерчатым поясом. Эфес ее меча, похожего на шамшир, был удлинен и изогнут. Сам меч был похож на вытянутую букву S, и точка балансировки приходилась на гарду.

Турикана вращала клинок, как веретено, ускользая то в одну, то в другую сторону, или отскакивала назад от выпадов Доста.