На первый взгляд, Дост был безоружен и раздет. Когда сестра наносила ему удар, его текучее тело становилось твердым и превращалось в пластины доспехов. Урии казалось, что эти доспехи, как чешуя змеи, всплывали из глубины его тела и снова уходили вглубь, когда угроза уходила.

Когда Дост перешел в наступление, его руки стали плоскими и превратились в серебряные клинки не короче ее шамшира. Иногда они занимали обычную для караула позицию. Иногда становились похожими на косу, или Дост разворачивал пальцы, и они принимали форму трезубца. Клинки были острыми, как бритва, но никогда не разрезали тело Туриканы.

Турикана нападала на брата осторожно, ее клинок описывал узкий конус над ее правым плечом. Она выставила вперед левую ногу, тогда он сделал выпад своей левой рукой. Согнув правую ногу, она опустила меч, как бы собираясь взмахом его поразить Доста в левое колено. Но его сустав тут же оказался покрытым доспехом, и она отклонила клинок и нанесла удар Досту по левой подмышке.

Меч разрезал то, что было грудной мышцей Доста, и в воздух брызнуло золото. Урия услышал, как Дост вскрикнул от боли, и сразу почувствовал, как по золотому шарику, который он держал в руках, пробежала дрожь. Через секунду Урия почувствовал резкую боль в груди слева, именно в том месте, где клинок поразил Доста.

Урия уронил золотой шарик, сделал шаг назад и схватился за больное место.

– Что это было?

Тело Доста уже восстановилось. Он протянул руки к сестре:

– Хватит.

Он отвесил ей поклон, она ответила ему тем же и вышла из большой пещеры в ту, которую разделяла с Урией.

Илбириец чувствовал тепло в левой подмышке. Ощупал это место – на руке оказалась кровь.

– Откуда это? — Урия сбросил тунику и увидел тонкую красную полоску на теле. – У меня шрам на том месте, куда ранили тебя.

Дост, сжав золотые губы, подошел ближе к Урии:

– Да, похоже. Я не ожидал такого.

– Не ждал чего?

Дост не сводил глаз с золотого шарика:

– Видишь ли, этот шарик – частица моей защитной оболочки. Она довольно эластична и при повреждении сама восстанавливается, но для этого берет энергию человека, у которого она находится в это время. По крайней мере, я думал, что это результат воздействия магии того, кто носит эту оболочку. Но, оказывается, жертвой может стать любой, кто соприкасается с ней. Ты стоял ко мне ближе всех. Стоял бы ты подальше, думаю, что она не причинила бы тебе никакого физического вреда. Здорово.

Урия смотрел на Доста, не скрывая подозрения:

– То, что на тебе надето, забирает у тебя душу?

– Я сказал энергия, а не душа. Как и в вашей юровианской магии требуется, чтобы ты, когда произносишь свои заклинания, отдавал часть своей жизненной энергии. Мне немного прохладно, значит, мои доспехи отнимают энергию от тела, чтобы регенерироваться. – Дост поднял золоченую бровь. – А у тебя, наверное, руки остыли?

Урия приложил ладони тыльной стороной к лицу:

– Немножко.

– Интересное наблюдение. Раньше я такого не замечал.

– Но если ты – Дост, – нахмурился Урия, – и если ты сам создал это заклинание, как же получилось, что ты не знаешь все о своих доспехах? – Он поднял руки, предупреждая ответ. – Я так сформулировал вопрос, как будто я принял твои объяснения про воплощение. Но я их не принял. Потому что оно невозможно.

– Ты так считаешь? – Дост перетек в сидячую позу со скрещенными ногами. – Прошу тебя, присядь рядом. Я готов обсуждать этот вопрос с позиции твоей веры, которую я очень бы хотел понять.

– Я не теолог, – насторожился Урия.

– Нет, но ты всю жизнь был мартинистом, так ведь? Ты поступил в семинарию мартинистов. Должен же ты знать какие-то доктрины своей веры.

– Естественно. – Урия поднял голову. – И все равно есть много неясного.

– Это я понимаю. Мы будем говорить в общем смысле. Почему воплощение невозможно с точки зрения мартинистов?

Урия некоторое время приводил в порядок свои мысли, хотя его веру уже немного подточили воспоминания о комментариях Кидда по поводу воплощения.

– Причина невозможности перевоплощения в том, что каждый индивидуальный человек – это уникальное творение Господа, наделенное свободной волей и получившее свой срок жизни, чтобы сделать свой выбор: служить добру или злу, Богу или дьяволу. Господь так любил людей, что послал своего единственного сына Айлифа показать нам путь к вечному спасению. Бог милосерден, но он и справедлив. В конце нашей жизни каждый ждет судного дня, когда наши души окажутся угодны Господу и попадут на небо или окажутся брошенными в пламя чистилища.

Дост оперся подбородком о руку, и подбородок слился с ладонью руки, на которую он опирался.

– Ваш Аи лиф вначале, когда его вам дали, был человеком, который стал богом, или это уже был бог, притворяющийся человеком?

Урия пожал плечами:

– Теологи говорят, что он дорос до осознания своей божественной сущности, поскольку по воле Бога достиг всей глубины человеческого страдания. Его душа испытала все, что суждено испытать людям после смерти, а потом он вернулся в свое тело, чтобы показать нам на своем примере, что жизнь бесконечна. Раз его душа смогла жить после смерти тела, то и наши души обретут новое существование, если мы в Судный день будем приняты на небо.

– Итак, вы, айлифайэнисты, признаете, что человек – это есть и тело, и душа.

– Да, но после смерти живет только душа. Исключение – только Айлиф и Лилит, его мать. Они были взяты на небо в телесном облике.

Дост сощурил свои металлические глаза, и на минуту у Урии возникло неприятное ощущение, что на него уставился Кидд.

– То, что ты мне сейчас рассказал, звучит как-то инфантильно. А сам ты чему из всего этого веришь?

О первом, что пришло на ум, Урия промолчал.

– Да ведь я не теолог. Тех, кого готовят к военной и церковной службе, догме и доктрине обучают поверхностно. Я могу тебе рассказать только то, чему меня обучали.

– Я ведь не об этом спрашивал.

Илбириец долго рассматривал свои руки, потом пробормотал:

– Не могу тебе ответить, не знаю.

– Постарайся ответить честно. Чего стоит вера, не подвергнутая испытанию?

Урия поерзал, чувствуя себя совсем уже неловко:

– Я верю в то, что Айлиф родился, прожил свою жизнь, умер и снова воскрес. В Писании полно притч и косвенных указаний. Не могу сказать, что чему-то я верю, а чему-то нет. Просто не знаю. Я с детства все принимал на веру, но у меня, как и у других, появились вопросы.

Выражение лица Доста смягчилось.

– Честный ответ. – Он отнял руку от подбородка. – Позволь задать еще вопрос. Ты тут говорил, что каждый человек – уникальное творение Господа. Если это так и душа живет вечно, не могла ли она быть создана прежде тела? Или они создавались одновременно?