Весь день он бродил по берегу и всё думал, думал, думал.

Уже наступил вечер, когда навстречу ему попался сильно подвыпивший, раскачивающийся из стороны в сторону Калхант. Жрец нагло пёр прямо навстречу Одиссею, явно не собираясь уступать ему дорогу. Одиссей был не настроен вступать в конфликт и сам отошёл в сторону, пропуская Калханта, но тот тоже свернул за ним и, дыша в лицо перегаром, гнусно улыбаясь, сказал:

— Возвращается Амфитрион с войны. Смотрит, а его жена с каким-то мужиком в постели. Он, конечно: «Алкмена! Кто это?!» — а она спокойненько ему так и отвечает: «Что это за вопрос к порядочной женщине?! Естественно, это ты. Кто ещё у меня может быть в постели, как не мой муж? И что за дурацкая манера врываться ко мне в спальню без стука?! А ну как я с мужем любовью занимаюсь!» Амфитрион башку почесал, видит — действительно он. И с тех пор никогда к жене без стука не входил, чтобы Зевсу случайно не помешать. А потом у Алкмены Геракл родился. Так вот.

— Ну и что? — сухо спросил Одиссей.

Калхант перестал улыбаться, осторожно огляделся по сторонам и заговорил совершенно серьёзно:

— А вот то, Одиссей, что предатель среди нас. И это не какой-нибудь Паламед. Паламед только для отвода глаз, чтобы мы бдительность потеряли, а настоящего предателя надо искать гораздо выше.

— Выше? — насмешливо переспросил Одиссей. — Это кто же? Агамемнон?

Калхант помотал головой:

— Нет, не Агамемнон. Бери выше.

— Кто же у нас выше Агамемнона? Зевс, что ли?

— Нет, — снова помотал головой жрец, — Зевс мужик правильный, он за нас. Если бы всё только от него зависело, мы бы давно уже победили. Только ведь он сам всем заниматься не может. У него забот знаешь сколько! Вот и приходится полагаться на окружение, а в окружении у него боги всякие есть. Среди них-то и надо искать предателя.

— Это ты так вообще говоришь или у тебя есть конкретные подозрения? — спросил Одиссей, всё ещё не понимая, следует ли относиться к словам Калханта серьёзно или воспринимать их как пьяный трёп.

Но Калхант ещё не созрел для прямого ответа. Мысль, которую он хотел высказать Одиссею, пришла к нему в голову только сегодня и была так ужасна, что жрец сам в неё не совсем верил. Постепенно набираясь смелости, он начал издалека:

— Ты меня, конечно, дурачком считаешь. А знаешь, что меня из сотен выбирали? Такого жреца, может быть, во всём мире второго нет. Мной сам Полид восхищался. Я с богами с малолетства общаюсь, всё про них знаю. Сволочной народец, скажу я тебе! Я, думаешь, свои прорицания сам сочиняю? Что мне боги говорят, то я вам и передаю. Они говорят одно, а делают совсем другое, а отвечать за них перед Агамемноном я должен. Вот меня все и считают мошенником или придурком. Конечно, кого волнует репутация Калханта?!

— Сочувствую, — перебил его Одиссей.

Калхант понял, что пора переходить к делу.

— Вот ты, Одиссей, ведь тоже с богами водишься, с Афиной под ручку ходишь. А знаешь, какой её идол самый древний и знаменитый? Идол этот деревянный, нерукотворный — его боги на землю послали. Палладием зовётся. Видишь там могилу? — Калхант махнул рукой в сторону кургана, который был на полпути от лагеря до города и вокруг которого в прошедшем году было немало боёв. Одиссей в наступавших сумерках, конечно, не увидел курган, но понял, что имеет в виду прорицатель. — Так вот, там похоронен Ил, основатель этого города. Когда он сюда пришёл, взмолился богам, чтобы они дали ему знамение, вот тогда к нему с неба и упала эта статуя — Палладий. И стоит он теперь там, — Калхант показал пальцем в сторону города, — в храме Афины, и поклоняются ему все, и жертвы приносят такие, что и сказать страшно. А та же самая Афина в это время постоянно среди нас ходит, помогает всем. Вот я и думаю: а не за троянские ли жертвы она нам помогает? А то ведь странная от неё помощь. Что ж мы до сих пор не победили, если она так о нас заботится? Сильно её помощь Ахиллу на пользу пошла? И Аякса она со света сжила. Лазутчица она. На троянцев работает. Уж я-то её знаю — девка хитрющая! Да только меня ей не перехитрить. Помяни моё слово: пока Палладий у троянцев, победы нам не будет.

Царь Итаки немного помолчал, задумавшись, и вдруг спросил:

— Калхант, а ты уверен, что я Одиссей, а не Афина в образе Одиссея?

Прорицатель хихикнул.

— Нет, Одиссей, — ответил он, — я знаю, что ты не Афина. Я тебе сейчас рассказал про Алкмену, ты ответил: «Ну и что?» — а Афина бы покраснела. Я её хорошо изучил: она неприличные истории обожает, потому и является всё время в мужском образе, чтоб её, значит, не стеснялись. А сама-то она очень даже стесняется. Вот, если увидишь, что все бойцы над анекдотом ржут, а один сидит будто маков цвет — так это Афина мужиком прикинулась. Она ведь… великая богиня.

Последние слова Калхант сказал громко, чтобы слышал подбежавший к ним Диомед.

— Одиссей, — без предисловий заговорил тот, хватая царя Итаки за локоть, — пойдём, я тебе что-то важное скажу. Это очень срочно!

— Не смею мешать, — подчёркнуто вежливо сказал Калхант, кланяясь Диомеду. — Но ты, Одиссей, помни мои слова.

Диомед отвёл Одиссея в сторону и стал что-то шептать, размахивая руками и слегка подпрыгивая от возбуждения. Калхант некоторое время наблюдал за этим, а потом скептически покачал головой и, пошатываясь, побрёл к своей палатке.

— Бред! — ответил Одиссей, дослушав сбивчивые объяснения Диомеда.

— Ну почему бред?! — сердито воскликнул Диомед, топая от возмущения ногой.

— Ничего не выйдет. Троянцы, по-твоему, совсем идиоты, что ли?

— А вот и выйдет! Ты про богов не забывай — они помогут. Афина поможет, Посейдона я уговорю.

— Ну, если только ты уговоришь Посейдона… — насмешливо начал Одиссей и вдруг, внезапно сменив тему, спросил: — А почему именно лошадь?

— Как почему? Потому, что троянцы — укротители коней. Им лошадь обязательно понравится, это же символ их города.

— Так вот я и спрашиваю: конь или лошадь? Ты то так говоришь, то так.

— А какая разница?

— В сущности, никакой, — задумчиво ответил Одиссей, отворачиваясь к ближайшему кусту.

Послышалось журчание.

— Что ты делаешь?! С ума, что ли, сошёл?! — в ужасе закричал Диомед.

— А что такое? — удивлённо спросил Одиссей, оборачиваясь.

— Ничего, — смущённо ответил Диомед, поспешно становясь к Одиссею спиной. — Всё совершенно нормально. Я сам всегда так делаю.

Одиссей пожал плечами:

— Я знаю, что ты так делаешь.

Он оправил одежду и сказал:

— Ладно, ты меня убедил. Если боги поддержат, то может и получиться. Надо поговорить с Агамемноном.

— Конечно поддержат! — Диомед подпрыгнул от радости. — Пойди прямо сейчас ему скажи. Только не говори, что это я предложил, пусть он думает, что это твоя идея.