Филоктет молчал. Оруженосец Геракла был человеком бесхитростным и простодушным, объяснения Одиссея его запутали, в них трудно было поверить, но и возразить Филоктет ничего не мог. Воспользовавшись его растерянностью, Одиссей протянул Филоктету руку, и тому ничего не оставалось, как только её пожать.

Вечером того же дня Парис и Эней сидели на городской стене и обсуждали события последнего времени.

— Глупо с Ахиллом вышло, — говорил Эней. — Кто б мог подумать, что пятка у него уязвимая! Знать бы раньше! Уж как я его ненавидел, как мне хотелось выйти с ним на поединок и убить его! А теперь мне его, пожалуй, даже жалко. Так глупо погибнуть: не в бою, от случайной стрелы. И рана-то не опасная сама по себе, но яд лернейской гидры убивает, куда бы он ни попал. И мучения от него такие, что врагу не пожелаешь. Говорят, что бессмертный кентавр Хирон, воспитатель чуть ли не всех великих героев, после того, как его ранила стрела Геракла, отказался от бессмертия и умер, настолько были невыносимы его мучения. И спасения от этого яда нет.

— На самом деле спасение есть, — задумчиво ответил Парис. — Энона — моя бывшая, нимфа из леса, рядом с которым я пас стада, увлекалась медициной. У неё много разных снадобий дома было. Было и средство от яда лернейской гидры.

Их беседу прервало появление Аполлона.

— Что-то происходит в греческом лагере, — с озабоченным видом сказал бог. — Посмотрите, как они там засуетились.

Эней и Парис встали и подошли к краю стены.

Действительно, греческий лагерь пришёл в движение. Все шли к берегу встречать чёрный корабль Одиссея. Уже издалека было ясно, что царь Итаки возвращается с победой: на носу корабля рядом с Одиссеем стоял рыжеволосый юноша, в котором все узнавали молодого Ахилла, а рядом стоял постаревший, но всё же неплохо выглядевший Филоктет с луком Геракла за плечами. Он уже успел побриться, причесаться и привести себя в порядок — на дикаря он больше не походил.

Одиссея встречали как победителя, а его спутников как героев, вернувших всем веру в победу.

— Нога — ерунда! — говорил Филоктету Агамемнон. — Стрелку ведь главное — чтобы рука была крепкая, а глаз точный. Ты как, за столько лет стрелять-то не разучился?

— Только лучше стал, — гордо ответил Филоктет и, наведя лук на стену Трои, пустил стрелу.

Парис упал, извиваясь от невыносимой боли. Эней бросился к нему, не понимая, что случилось, откуда прилетела стрела, ведь греки были слишком далеко для выстрела из лука.

— Ему уже ничем не помочь, — сказал Аполлон. — Это стрела Геракла. От яда лернейской гидры нет спасения.

Услышав эти слова, Эней тут же бросился к своему дому, велел слугам запрягать коней и сам помогал им. Когда колесница была готова, он вскочил на неё и помчался к подножию Иды, где когда-то пас стада Парис.

Доскакав до леса, он спрыгнул на землю и бросился в чащу.

— Энона! Энона! — кричал он.

— Чего надо? — ответила наконец лесная нимфа, выходя из-за дерева.

— Мне срочно нужно средство от яда лернейской гидры. Парис умирает!

— Какой Парис? — равнодушно спросила Энона. — Я знала одного Париса, мы с ним когда-то дружили, но его давно уже нет — он ушёл однажды в город и не вернулся. Есть ещё другой Парис, троянский царевич, но с ним я не знакома. Почему я должна ему помогать?

— Энона! Не время сейчас вспоминать старые обиды! Он страдает, он может умереть!

Нимфа пожала плечами:

— Страдает? Говорят, страдания возвышают.

Она отвернулась и ушла в чащу.

Не торопясь, она добралась до своего скромного лесного жилища, вошла в комнату, посмотрела на полку со снадобьями. Здесь было всё, что могло спасти жизнь человеку. Энона протянула руку к маленькому пузырёчку с бесценным средством от яда лернейской гидры. Когда-то она похвасталась этим лекарством Парису, а теперь он вспомнил о нём. Вспомнил много лет спустя не об Эноне, а об этом лекарстве. Вспомнил только тогда, когда ему стало плохо, и захотел, чтобы она избавила его от страданий. Он не вспомнил о ней тогда, когда страдала она. Теперь он умрёт, и она никогда уже больше его не увидит. Совсем никогда. Даже в царстве Аида они уже не встретятся, потому что бессмертной Эноне путь туда заказан.

Парис будет страдать и умрёт. Яд лернейской гидры действует неотвратимо, но медленно, а значит, Париса можно ещё спасти, если успеть. Об этом Энона подумала, когда бежала через лес, зажав в кулачке спасительный пузырёк, бежала изо всех сил, спотыкалась о корни, вскакивала, несколько раз пыталась взлететь, но у неё это получалось плохо, она падала и только теряла время.

— Привет, Сашка!

У кровати Париса стоял улыбающийся Гермес.

— Давно не виделись, — говорил легкомысленный бог, будто не замечая бедственного положения собеседника. — Глянул бы ты, Шурик, на свою страдальческую рожу — обхохотался бы. Ладно, кончай придуриваться — всё прошло.

Парис с удивлением почувствовал, что у него действительно больше ничего не болит. Гермес протянул ему руку и помог подняться с кровати.

— Идём, — сказал он. — Нас уже заждались.

Парис легко поднялся и, оглядевшись, увидел себя лежащим на спине с искажённым, посиневшим лицом, плачущего Энея, Деифоба, с отсутствующим видом стоящего рядом, Елену, как статуя застывшую над постелью мужа.

— Да, необычное ощущение, я знаю, — согласился Гермес, — мне уже многие об этом говорили. Ну, пойдём уже. Они тут и без нас разберутся.

Незримые, не раскрывая дверей, они вышли из дворца, прошли через город. Парис смотрел на дома и людей, понимая, что видит их в последний раз, но почему-то эта мысль его нисколько не огорчала.

— Видишь, как всё удачно получилось, — говорил Гермес. — Зря ты боялся. Такую интересную жизнь прожил! Представь, сколько всего ты видел, о чём ещё тысячи лет будут книжки, картины, статуи, пьесы, об остальном я уж не говорю. Сказочная, легендарная жизнь, поверь опытному искусствоведу. Нервы, конечно, потрепали, но жизнь знаменитости не бывает без нервотрёпки — по себе знаю. Немного помучился перед смертью — так уж было надо. Кое-кто просил Зевса, чтобы ты умер той же смертью, что и Ахилл. Но ты страдал не так долго, у Ахилла здоровье получше было — он целый день мучился, а уж Геракл как долго умирал! Вот и спрашивается — зачем оно, хорошее здоровье? А тут ещё Кроныч сказал: «Не затягивать», так что мойра Атропа перерезала нить твоей жизни без лишних проволочек.

Они вышли из города. Мимо них пробежала Энона, сжимая в кулачке какой-то пузырёк. Парис проводил её взглядом.

— Не оборачивайся — плохая примета, — сказал Гермес. — Так вот, я говорю, Кроныч вообще к тебе неплохо относился. Меня, видишь, за тобой послал, такой чести мало кто удостаивался. Я вообще не любитель ходить в царство Аида. По мне, так оно мрачновато, а я люблю, чтоб было весело, как твоя жизнь.