— Вот сука! Значит, мы с тобой братья по несчастью. Знаешь, благодаря чему я не сошёл с ума, не сдался и продолжал жить все эти годы? Я мечтал, что когда-нибудь встречу Одиссея и он тогда с лихвой заплатит за своё гадство. А пока, значит, он жив и не наказан, мне нельзя умирать — надо терпеть и ждать встречи.

Неоптолем почувствовал, что больше не может продолжать этот разговор. Врать он не хотел и не умел, а ответить Филоктету ничем, кроме вранья, он не мог.

— Пора мне, — сказал он, поднимаясь.

— Возьми меня с собой! — взмолился Филоктет, хватая его за руку. — Мне нечем заплатить, но боги отблагодарят тебя за доброту. Я на корабле места не займу — посади меня там, где захочешь, и отвези до ближайшего населённого места. А там уж я найду дорогу.

Всё складывалось как нельзя лучше. Оруженосец Геракла будто сам действовал по плану Одиссея. Но, уже выходя из пещеры вместе с Неоптолемом, Филоктет второпях от радости неудачно ступил забинтованной ногой, его скрутил острый приступ боли, он с воем повалился на землю и стал кататься по ней, не в силах идти дальше. Неоптолем не знал, что ему делать, как помочь страдальцу, и только стоял и смотрел на мучения Филоктета, пока тот не потерял сознание.

Одиссей выскочил из кустов, сорвал с плеча больного лук и колчан и потянул за собой Неоптолема.

— Пошли! — сказал он. — Когда он очухается, мы будем уже на корабле.

Но сын Ахилла вдруг упёрся.

— Ты что, собираешься снова бросить его на острове?

— Да зачем нам этот инвалид? Нам лук и стрелы нужны, а он и тут, на острове, неплохо живёт.

— Он только благодаря луку и стрелам живёт. Если мы их заберём, то он умрёт от голода или дикие звери его сожрут. Ты что, хочешь, чтобы он и меня так же проклинал, как тебя?

— Ну и проклянёт! Подумаешь, большая беда! Меня же он проклял, и я это пережил.

— Так это правда — то, что он сейчас про тебя говорил?

— Конечно нет. Что ты хочешь от несчастного сумасшедшего? Ну, пойдём уже, пока он не очнулся.

Но честный Неоптолем не двигался с места.

— Пока я не разберусь, что тут правда, а что нет, никуда не пойду. Если верно то, что он о тебе сказал, то не друг ты мне больше, а бросать человека в беде мне совесть не позволяет — можешь думать обо мне что угодно.

Одиссею пришлось смириться. Драться с сыном Ахилла было бесперспективно, тут надо было действовать по-другому.

— Хорошо, — сказал он. — Если ты хочешь знать правду — подождём, пока он придёт в себя, и во всём разберёмся.

Они сели на землю рядом с Филоктетом и стали ждать. Прошло не меньше часа, когда Филоктет снова застонал и с трудом открыл глаза. Увиденное заставило его забыть об ещё не совсем прошедшей боли.

— Так ты здесь, скотина! — вскричал он, увидев Одиссея. — А ты, предатель, с ним заодно! — добавил он, обращаясь к Неоптолему.

— Я не предатель, — мрачно ответил тот. — Если Одиссей действительно совершил то, в чём вы его обвиняете, он будет наказан, но нельзя наказывать человека, не дав ему оправдаться. Нет и не будет у нас в Элладе таких варварских обычаев.

— Филоктет, дружище! — голосом полным дружелюбия и недоумения сказал Одиссей. — Откуда столько злости? Я стал жертвой навета? Кто-то нарочно хочет нас с тобой поссорить? Из-за чего ты так на меня злишься? Из-за того ли, что благодаря мне ты восемь лет провёл тут, на курорте, пока мы кормили вшей в военном лагере? Или ты думаешь, что со своей язвой протянул бы там девять лет? У нас и врачей-то нет приличных, а тебя тут сам бог медицины лечил. Аполлон тебе перевязки делал. Ты думаешь, нас он там перевязывает? Как бы не так! Он к нам с другой целью захаживает. Видел бы ты, сколько народу он у нас загубил, когда поссорились Ахилл и Агамемнон! Вот как мы там живём. Ты посмотри на себя: как ты окреп и возмужал от чистого воздуха и здоровой пищи! А на меня глянь: кожа да кости, здоровье подорвано, весь изранен. Мы с троянцами себя до последней крайности довели этой проклятой осадой. А ты теперь явишься свежий и сильный, вооружённый луком Геракла, и Троя падёт благодаря твоему приходу. Ты получишь бессмертную славу, не приложив никаких усилий, проведя девять прекрасных лет на этом чудном, божественном острове вдали от войны и бедствий. И вместо благодарности за это ты оскорбляешь меня обидными словами. Не таким ты был раньше. До чего же испортила тебе характер эта болезнь!

— Болезнь! — сквозь зубы повторил Филоктет. — Это из-за тебя же, ядовитая ты тварь, я болен! Это ты, сволочь, отравил мою сандалию ядом лернейской гидры! И не надо рассказывать сказки про каких-то мифических змей! Там не было следов укуса. Язва у меня на том самом месте, где нога коснулась сандалии.

Одиссей недоумённо развёл руками:

— Разве я говорил про каких-то змей? Я говорил про водяную змею. Это чудовище посылают нам враждебные боги, его укус ничего общего с укусом обычных змей не имеет. Ночью она заползла в твою сандалию, и ты не заметил её в темноте. Чем возводить на меня напраслину, подумай, зачем мне это было нужно. Только лишь потому, что ты лучше меня стреляешь из лука? У меня, конечно, есть недостатки, но чёрной зависти среди них никогда не было. Я всегда радуюсь успехам товарищей. А вот кто водяную змею на тебя наслал? Вспомни, каких богов ты мог прогневить. Впрочем, тут и вспоминать нечего. Всем известно, как Гера ненавидела твоего патрона Геракла. Уж каких только пакостей она ему не делала! Теперь, когда Геракла нет, она стала гадить тебе. Несомненно, это происки Геры.

Ясновизор слетел с треножника, сбитый метко брошенной сандалией.

— Каков негодяй! — воскликнула Гера. — Да я и Геракла уже давно простила. Я сама голосовала за его обожествление и выдала за него замуж Гебу — свою любимую дочь! А этого Филоктета я и знать не знаю! С какой стати мне ему гадить?!

— Не сердись, — примирительно сказала Афина, — ведь Одиссей сказал это ради общего дела.

— Если бы не так, то мокрого места от него бы уже не осталось, — спокойнее ответила Гера, надевая сандалию. — Но ведь из-за таких, как он, обо мне и пошла дурная слава. Конечно, Гера стерва, Гера только и думает, как бы кому напакостить, а они все хорошие, они только и делают, что радуются успехам товарищей, и никому яд в сандалии не подсовывают. Конечно, на богов сваливать проще всего.

Объяснения Одиссея всё ещё не удовлетворили Филоктета.

— Не было никакой водяной змеи. Это был яд лернейской гидры, уж я-то его хорошо знаю — именно такие язвы покрыли тело Геракла, когда он был отравлен этим ядом. И Аполлон мне подтвердил, что это яд лернейской гидры, ни про каких водяных змей он ничего не говорил.

— Что же тебя удивляет? Водяная змея такая же божественная тварь, как и лернейская гидра. Она очень похожа, только размером поменьше и яд послабее, потому ты и остался жив. Но это тот же самый яд — он одинаковый у всех исчадий Ехидны, даже специалист не сможет их различить.