меня и на второй, и на третий этаж, что уж говорить о первом. Я молча стояла и сжимала пальцами плечо темного. Ноги налились тяжестью, поэтому меня кое-как сдвинули с места и повели домой.

Нам даже не дали попрощаться. Мы успели только крикнуть друг другу «до завтра», и нас развели по сторонам.

– У вас все наладилось?

Блэйк обратился ко мне, и я кивнула.

– Ребекке можно доверять? – тут же задала ответный вопрос.

– Ты ей не ровня. Но… полагаю, надо быть кретином, чтобы рисковать всем и при этом не быть серьезным в своих намерениях. Брайену можно доверять.

Брайену можно доверять. Я повторила про себя эту фразу несколько раз и заткнула ревнивицу, повторяющую мне, как опасна дружба этих двоих.

Глава 42

В начале дня вдохновение переполняло меня. Я рисовала людей, животных и природу, используя разные материалы. Рисковала, пробовала новые стили и без сожалений рвала неполучившиеся работы. Ничто не могло унять мой творческий порыв. Кроме мамы.

– Ты весь день собираешься рисовать?

Она положила на стул постиранные и высушенные вещи, взглянула на меня с упреком. Краски пришлось отложить.

– Что-то не так?

– Твое безответственное поведение в отношении организации собственной свадьбы. Ты звонила насчет оформления?

– Нет, – под нос ответила я. Мне было так хорошо наедине с собой, что я отключила телефон и забыла о хлопотах. – Извини.

– Извини? Да что с тобой такое происходит! – от ее крика я сжалась. Она никогда не повышала на меня голос. Но и я никогда не пропускала мимо ушей ее поручения. Мама злилась, потому что я перестала быть той милой Авророй.

– Ничего, я просто много рисовала. Забылась.

– Ты, дочка, стала слишком плохо себя вести! В последнее время я не узнаю тебя.

Я занервничала, стала хрустеть пальцами. Когда я увидела в добрейших и любящих глазах осуждение, опустила голову и прикусила щеку, чтобы отвлечься на физическую боль. Каждый новый вдох давался мне все труднее и труднее.

– Та ночь изменила тебя. Мы обратимся к специалисту, чтобы все исправить.

Она резко развернулась и подлетела к двери.

– Мама! – Ее ладонь застыла на ручке. Она обернулась и увидела меня, стоящую в центре комнаты с красными, слезящимися глазами. – Не надо ни к кому меня водить. Все будет хорошо, я обещаю. Я стану прежней!

Принять то, что семья теперь видит во мне сплошные изъяны, было невыносимо больно. Я готова была упасть на колени и просить прощения, чтобы только мне дали шанс без больницы справиться с тем, что они считали отклонением. На самом деле это была лишь влюбленность: незаконная, неправильная, но прекрасная настолько, что я хотела получить от нее все, пока была возможность.

– Процесс необходимо ускорить.

– Я не плохая! И я не больна! – Ноги несли меня к ней, но она с отвращением шагала назад. В итоге мы обе застыли на пороге.

– Это не обсуждается.

И она поставила огромную, жирную точку, захлопнув дверь перед носом. Чистейший гнев вырвался наружу, я замахнулась и со всей силы ударила ребром кулака по несчастному дереву.

– За что? Почему вы не хотите меня услышать и понять?

Я зарычала, отошла в центр комнаты и принялась наматывать круги. Это нелепое действие помогало мне собраться, выплеснуть злость, чтобы темная часть меня не выкинула какой-нибудь фокус. Было необходимо до конца дня показать маме, что я не отбилась от рук, что мне не нужна помощь врача. Ради этого я стала суетиться на кухне, в комнате устроила уборку намеренно с открытой дверью и при всех позвонила флористу, чтобы уточнить стоимость букета.

Мной должны были быть довольны. Правда, эффективность спектакля была под сомнением.

Только когда стемнело, я поняла, что свободна на несколько часов. Встретила Брайена с улыбкой до ушей, предвкушая время, проведенное вместе.

– Привет, – прошептал он, проведя носом по щеке и запечатлев на губах беглый поцелуй. – Как ты?

– Хорошо, а ты как после вчерашнего?

– В целом нормально. Я почти ничего не помню.

Пальцы, которые наглаживали его плечи, застыли, руки упали вдоль тела. Я смотрела в темноту перед собой и пыталась осмыслить услышанное.

– Как понять ничего не помнишь? – беспомощно спрашивала я, часто моргая широко раскрытыми глазами.

Это же был потрясающий поцелуй! Брайен вжимал меня в стену, сжигал своей страстью и посмел забыть об этом?

– Произошло что-то важное? Я сам удивился, что алкоголь может так влиять. Раньше подобного не случалось.

– Если бы ты полностью забыл то, что происходило прошлой ночью, ты бы не пришел ко мне, – рассуждала я. Если он из всех событий забыл именно то, как заставил меня стонать от удовольствия, я уничтожу его. Чувствовала себя униженной.

– Помню, что мы помирились, но вот только как?

Я должна ему рассказать? Рассказать то, какой громкой и смущенной была? Он издевался. Если бы я увидела его лицо, то разоблачила бы его игры в два счета.

Все зависело от того, что во мне было сильнее: оскорбленная девчонка, втоптанная в грязь и поставленная в неловкое положение, или гордая, уверенная в себе девушка, которая точно знала, что сексуальному парню напротив понравилось происходящее в подвале.

– Было бы неплохо, если бы ты вспомнил. – И я все еще была скромной, поэтому не могла выстроить слова в кокетливые предложения или сделать голос достаточно привлекательным. Меня выдало то, как я убрала прядь волос за ухо и прочистила горло, прежде чем добавить: – Мне понравилось наше примирение.

Несмотря на мою скованность, признание дало нужный эффект: Брайен обнял меня за талию и притянул к себе, сокращая расстояние между нами.

– Мне понадобится твоя помощь, – даже его шепот был властным и завораживающим.

Под чутким руководством темного я могла быть раскрепощенной. Вспоминая все прошлые интимные моменты, я отпускала реальность и действовала, принимала правила игры. Привстала на носочках и поцеловала его: сначала нежно и робко, затем прикусив нижнюю губу и добавив дерзости в движения. Когда я попыталась за затылок наклонить Брайена ближе, он усмехнулся.

– Что? – Неужели я делала все настолько плохо и нелепо? От смущения ноги стали тяжелыми.

– Вспоминать начинаю.

Фирменный самодовольный тон растворил комплексы на ближайшие минуты. Я выдохнула и тут же поцеловала Брайена, возможно, даже слишком отчаянно, будто в нем было мое спасение. Он наконец ответил мне, и по тому, как двигались его губы, было очевидно, что места заигрываниям и улыбкам не осталось. Но все же в наших пререканиях был особый шарм,