Пандав видела во сне, что ее дети выросли. Девушка, одетая в яркое платье, стояла на крыше. Теперь над бассейном раскинуло крону дерево, растущее в кадке, а на нем висела клетка с щебечущей птицей, которую выкормила Теис. Дочь выглядела лет на восемнадцать. Ее волосы, хотя и стянутые повязкой из глиняных бус, почти достигали земли. Блестящая грива делилась на двенадцать тонких косичек, и каждая кончалась сверкающим золотым кольцом. Пандав сделала вывод, что дочь уже замужем.

Сына ее нельзя было спутать ни с кем. Такой же черный, как она, в ее глазах он обладал красотой бога, но унаследованной не от матери. Не стал он, как решила она во сне, и копией Регера. Но глаза его были глазами Регера Лидийца. Спокойный и улыбающийся, он подошел к ней и вложил в ее руки подарок — живую дышащую огненную танцовщицу в прыжке, вырезанную из темного дерева.

— Это тебе в честь праздника Даров. Праздника Ках, — сказал он и добавил, не умоляя и не тревожась: — Она нравится тебе, мама?

Его переполняло счастье. Оно проглядывало не в улыбке, но откуда-то из внутренней глубины глаз. Он был совершенством.

Потрясенная, она повертела танцовщицу в руках, а Теис, заглядывая ей через плечо, сказала:

— Мама, это же ты!

И неожиданно ее тело исчезло, а ее душа, да, именно душа, стала танцевать огненный танец, выжигая всю бессмыслицу тела… Но в этот миг все ее естество сотрясла волна острой боли.

Он рано начал и торопился в мир. Изнемогая, она вспомнила и выкрикнула нужную фразу:

— Ках, помоги мне!

И Ках помогла. В жизнь вырвалась черная, как уголь, голова ее сына. Затем вышли тело и ноги, и Пандав увидела, что родила превосходное живое существо.

Когда Эруд вопреки запретам вошел в комнату, то поднял мальчика на руки и поклялся:

— Твой цвет, закорская женщина. Но глаза — мои. Взгляни, видишь? Мои глаза, мой пол — мужчина, по воле богини!

Изнуренная, Пандав откинулась на подушки. Эруд сунул ей в руку золотые серьги — так же, как вложили туда во сне какой-то другой подарок, но его образ ушел от нее в родовых муках. Затем ей дали ребенка, и она покормила его. К нему перешли глаза Лидийца — точнее, ланнца, но, к счастью, Эруд спутал их со своими. Он станет заботливым отцом. Это будет его сын во всем, кроме плоти и крови.

Она убедит Эруда, что ребенок должен носить искайское имя — старое имя нагорий, которое на искайский лад звучит как Райэр.

Сын задремал у нее на груди. Его лицо было безмятежным и совершенным. Луна выглянула из-за перистых облаков, и в спокойных очертаниях детского личика Пандав увидела невозмутимое лицо спящего мужчины шестнадцати или двадцати пяти лет. Но таким ему лишь предстояло сделаться.