На Вениамине Эдуардовиче были его обычные брюки и историческая сорочка — наряд Лизандра, оставленный Ромкой. Рубашка была ему маловата: ткань обтягивала крепкий торс, а треугольный вырез распахнулся до предела, приоткрывая волосатую грудь. Возможно, реакция зала (по крайне мере, женской его части), была вызвана именно этим фактом. Но и то, что актер, играющий Лизандра, скитаясь по волшебном лесу, преобразился — голос его остался прежним, зато сам он набрал пару десятков лет, тоже имело значение.

— Единосердым близость не страшна; хоть двое мы, душа у нас одна… — сказал декан, и мы оказались рядом друг с другом. Я смахнула слезы и посмотрела на него с признательностью и восторгом. Моих губ коснулась счастливая улыбка, и я никак не могла согнать ее с лица.

— Прошу тебя, Лизандр, моя отрада, ляг в стороне, нам близко быть не надо, — Гермия пыталась уговорить любимого сохранять приличия, но он, распаленный романтичной обстановкой ночного леса, придерживался иного мнения.

О, не пойми мои слова превратно!

Любви должна быть речь любви понятна.

Не надо нам с тобой раздельных лож.

Да, я не лгу, хотя промолвил: «ложь».

Верстовский обнял меня за талию, притянул к себе. Зал ответил протяжным «А-а-а-ах!». Где-то там сидели и мои родители в том числе… Но нам уже не было до зрителей никакого дела. Наверно, сыграла роль магия сцены или необычный свет софитов… Но тройка гипсовых деревьев с бумажными листьями вдруг обернулась самым настоящим лесом. Волос и кожи коснулся прохладный ветерок, а на краю зрения замельтешили юркие золотистые искорки: блики от слепящих прожекторов?.. или живые феи, явившиеся со страниц пьесы Шекспира, чтобы благословить наш союз?..

Смотря на меня пылким и затуманенным взглядом, декан наклонился и потянулся к моим губами. Я ответила на страстный поцелуй, зарывшись пальцами ему в волосы. Зал взорвался шумом и аплодисментами. Преподаватели негодовали, студенты, наслышанные о нашем с Верстовским романе, бились в экстазе. Не имеющие отношения к Ливеру люди — родители других актеров и журналисты — смутно чувствовали, что происходит нечто экстраординарное, и поддерживали общий ажиотаж.

Тишина настала лишь тогда, когда Верстовский, доиграв сцену, вдруг опустился передо мной на одной колено. И по-дурацки улыбаясь, спросил совершенно не в кассу:

— Ты же выйдешь за меня, Ма… Гермия?

То, что происходило дальше, не очень-то хорошо отложилось в моей памяти. «Сон в летнюю ночь» продолжился с Вениамином в роли Лизандра. Несмотря на бурную реакцию зрителей, нужно было отыграть горемычный спекталь до конца… и я играла, хотя люди, звуки и сама сцена воспринимались мной не иначе, нежели тот самый волшебный сон, о котором ведется речь в пьесе.

Из нас с Верстовским получился замечательный тандем. Декан блистал в своем амплуа. Его голос был звучным, реплики острыми и эмоциональными… Он будто бы родился для того, чтобы играть на сцене, а я хлопала влюбленными глазами, глядя на него, и старалась не отставать. Он мастерски отыгрывал «внезапную» влюбленность в Елену вместо Гермии, изображая такую убийственную страсть по отношению к Гардениной, что та покрывалась пятнами от злости, чувствуя язвительную насмешку за красивыми фразами и высокими словами.

И мы снова ссорились все вчетвером: Гермия, Лизандр, Деметрий и Елена. Я опять называла Юлю «низкой ростом» и негодовала из-за того, что она якобы отбила у меня жениха, а она кипятилась и не могла понять, почему все вдруг принялись над ней издеваться.

Пустите же меня: вернусь в Афины

С своим безумьем и за вами больше

Я следовать не буду. Отпустите!

Ты видишь, как проста я и кротка, — жалобно проныла Гарденина.

— Ступай же прочь! Да кто тебя здесь держит? — зло ответила я.

— То сердце глупое, что здесь оставлю…

— Прочь, карлица, пигмейка, зачатая на спорынье! Прочь, желудь! Прочь, бусинка! — поддал жару Верстовский.

— Тварь! — это слово уже выходило за рамки пьесы. Взбешенная Юля вцепилась мне в волосы, я вскрикнула и с силой оттолкнула ее от себя. Мужчины кинулись разнимать нас, и началась самая настоящая потасовка. Петр вроде оттащил разъяренную девушку подальше, но она снова кинулась ко мне и случайно задела одну из декораций. Дерево стояло не очень устойчиво, и несущаяся ко мне Юля не видела, как оно накренилось и начало заваливаться прямо на нее.

Не перестающие офигевать зрители издали дружный предупреждающий вскрик. Верстовский успел отпихнуть Гарденину в сторону, и тяжелая махина, вместо того, чтобы упасть прямо на нее, обрушилась рядом, придавив край ее длинного шифонового подола. Заверещав, она рванула в сторону, и швы, скрепляющие куски ее тонкого платья, лопнули.

Платье Елены так и осталась лежать на полу, а Юля испуганной ланью выскочила из него, оставшись стоять на сцене почти голой, не считая маленьких бежевых стрингов.

В общем, спектакль произвел фурор. Студенты бесновались и требовали устроить еще один показ, а родители и преподаватели в шоке покидали зал.

Где-то за кулисами лежал в обмороке Игорь Олегович.

Эпилог

Уйти по-тихому не получилось. Скандал в Ливере гремел до конца учебного года и даже больше. Наш с Верстовским незапланированный «каминг-аут» получился настолько эффектным, что вдохновил не одно поколение подрастающих писателей на увлекательные истории и неожиданные повороты сюжета.

Но мы с ним этого уже не увидели, потому как избрали совершенно другой путь. Не борьбу с противодействующей действительностью, но бегство от нее… Правильно мы поступили или нет, покажет время. А пока что мы постепенно готовились к новой жизни. Оформляли документы для получения виз, морально прощались: я — со своим вторым по счету вузом и вновь обретенной семьей, декан — с любимым местом работы и домом, в котором прожил не одно десятилетие.

Отец Ромки не стал ждать педсовета, а подал заявление сразу после спектакля. Мне же предстояло остаться в Ливере до конца семестра, чтобы сдать экзамены и «закрыть» год… И хотя мой заступник уволился, дни протекали спокойно, хоть и тоскливо. Придирки прекратились; меня не «полюбили обратно», но по крайне мере зауважали — геройский поступок декана во время премьеры подарил мне индульгенцию в глазах общественного мнения. И хотя до самого последнего дня в университете я чувствовала предвзятое отношение к себе со стороны преподавателей, все равно смогла отстоять свое право получать хорошие оценки. И сдала сессию почти на «отлично».

Что касается моих родителей, их оказалось не так-то просто переубедить. После публичного предложения, которое сделал мне Веня, они поставили жесткий ультиматум: или я расстаюсь с неподходящим кавалером, или я им больше не дочь.

На