беседу? — попросил ректор. Я слышала его шаги — он, вероятно, ходил по кабинету, рассматривая содержимое шкафов: коллекцию книг и сувениров. — Может, назначите ему формальное наказание… Пусть, например, неделю помогает Любови Ефремовне в библиотеке.

— Наказание будет, и наистрожайшее! — сурово уронил декан. Он намотал мои волосы на кулак и подтянул голову ближе к паху. Воодушевленная, я приступила к процессу «распаковки» активней, пытаясь вытащить кожаный край ремня из фиксирующей его шлёвки. К сожалению (или к счастью), делать это в столь стесненных и затемненных условия было затруднительно. У меня нет клаустрофобии, но места и кислорода не хватало катастрофически.

А тут еще и Верстовский надумал сжать меня своими сильными коленями. Я все никак не могла понять, подбадривает он меня таким образом или пытается осадить. Чтобы не захохотать в голос, мне пришлось вцепиться зубами в штанину.

— Кстати, что вы думаете насчет педсовета, Вениамин? — спросил ректор. Чувствовалось, что ему было неловко заводить этот разговор. Он помялся, подыскивая слова. — Я не могу гарантировать благоприятного исхода дела, к сожалению. Наверное, стоит подыскать запасной план на случай, если… Вы что-то решили насчет перевода в Великобританию?

Я невольно прислушалась.

— Да, это представляется мне наиболее разумным решением, — ответил Верстовский. Они заговорили о преимуществах и недостатках работы в Лондоне, а в моем мире будто разом потушили свет.

Я обмякла, выпустив ремень из рук и обессиленно прислонившись к ноге декана. Значит, это правда, и моя интуиция, в сто раз усиленная болезненными переживаниями, меня не обманула… Игривое настроение разом прошло — боль, недоумение и страх были такими сильными, что я не сразу вспомнила, как нужно дышать. Он и правда собирается исчезнуть. Планирует покинуть мою жизнь, оставшись чудесным, болезненно-сладким воспоминанием, а я… я…

Когда минут через пять Игорь Васильевич вышел из кабинета, я сидела в той же самой позе, смотря в одну единственную точку — туда, где мы с моим одиночеством оставались вдвоем против всего белого света. Я сидела так даже тогда, когда Вениамин отодвинулся от стола и обеспокоенно заглянул вниз.

— Иди сюда, — он взял меня подмышки и вытащил наружу. Потом тяжело вздохнул. — Я собирался сказать… Ждал подходящего момента.

— Значит, если станет совсем худо, ты уедешь жить в Лондон? — глухо спросила я.

— Мы уедем, — поправил он.

— Что? — я подняла на него стремительно мокреющие глаза.

— Мы можем поехать вместе, если ты не против. Я помогу тебе восстановиться в Кингс Колледже или поступить куда-то еще. За деньги не волнуйся: все расходы я возьму на себя… Ты хотела бы вернуться в Лондон?

Я хлопала глазами, молча глядя на Верстовского и пытаясь осмыслить его слова. Вернуться в Лондон, где остался кусочек моего сердца и который все еще периодически являлся мне во снах? Снова пройтись по набережной Темзы, спуститься к черной воде по зеленым от водорослей ступеням, дотронуться до многовековой стены Тауэра, посетить Вестминстер или Глобус — копию театра елизаветинской эпохи, где когда-то ставил свои пьесы Шекспир?..

— Не знаю… Мне надо подумать, — я все еще была оглушена.

— Думай. Время пока есть. Без тебя я в любом случае не поеду, — декан обнял меня.

Мы сидели в обнимку какое-то время. В моей душе творился хаос: рушились старые конструкции, осыпались здания привычной жизни, оставляя после себя лишь руины и груди обломков, что-то непрерывно умирало и превращалось в прах. Хочу ли я вернуться в Лондон?.. И смогу ли собственноручно перечеркнуть, уничтожить весь этот год, прожитый дома? Остались ли здесь хоть что-то, что мне было бы жалко оставить?..

— Вряд ли меня отпустят в Англию, — наконец произнесла я. — Мне надо посоветоваться с родителями… Рассказать им про… НАС.

Сказала и чуть было не поседела от ужаса. Досрочно.

— Давай сделай это вместе, — Верстовский нежно поцеловал мой висок. — Пригласи меня на ужин… Еще раз.

45. Приключение для двоих

Когда душа к другой душе стремится,

Она ослеплена и не страшится.

(цитата Лопе де Вега)

Я уговорила родителей организовать один ужин для знакомства с моим новым парнем. Но попросила ничего не готовить, доказывая, что чая и торта будет достаточно. Полагаю, разговорам будет уделяться больше внимания, чем еде.

Накануне встречи я настолько себя накрутила, что Верстовскому пришлось устроить мне небольшую встряску.

— Встретимся за пару часов до ужина, погуляем? — предложил он. — Я приеду к твоему дому.

— Но мы ведь договорились… — мои брови изогнулись домиком.

«Декан, я и дотошные бабушки на лавочках» — эти три компонента никак не желали стоять рядом в моей картине мира.

— Хорошо, приеду к соседнему дому.

— Лучше через два, — чмокнула я его в гладковыбритую щеку.

— Ладно, — он закатил глаза. — Только оденься потеплее. И не в платье.

Разумное замечание. Несмотря на разгар апреля, дни стояли свежие, а вечера — откровенно холодные. Снег сошел только-только. Но неубиваемый московский газон уже воспрял духом, жизнерадостно зеленея на радость всем ночным заморозкам. И воздухе разливался запах весны, в котором переплетались пьянящие флюиды любви, надежды, свободы. И каждый день, пусть ненадолго, но выходило солнце, рождая во мне радость и стремление жить.

Этот апрель очень напоминал прошлогодний октябрь. Я снова была влюблена, и влюблена взаимно… а все сложности на пути к счастью были преодолимы. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.

На следующий день я пришла на условленное место и закрутила головой: заветного автомобиля нигде не было видно. Зато — тут мое сердце пропустило удар — около тротуара стоял припаркованный мотоцикл, а рядом с ним высокий мужчина весь в черной коже. На сидении лежали два блестящих шлема, один побольше, другой поменьше.

Робея и жутко смущаясь, я подошла к Вениамину Эдуардовичу. У меня дрожали колени, как у впечатлительной шестиклассницы, пока я преодолевала расстояние между нами. Если бы я еще не любила Ромкиного отца, то непременно влюбилась бы в него в этот момент. Мне доводилось лицезреть его в разных ипостасях: у доски в аудитории, в собственном кабинете и спальне; одетого в строгий костюм-тройку, молодежные джинсы и даже местами голого…

Но таким крутым и сексапильным я его видела впервые. (Был эпизод, когда он в таком же виде приезжал в Ливер за Аделаидой, но он был вытеснен моей психикой, как травмирующее воспоминание).

— Ты же сказал, что мы будем гулять? — вместо приветствия спросила я.

— Хотел сделать тебе сюрприз. Не получилось? — декан отбросил с лица длинную челку и хитро ухмыльнулся, пронзив мое сердце очередной стрелой Купидона. Кажется, мужчина не заходил в барбершоп целую вечность,