Кантон сильно отличался от того, каким он его оставил. Строительство в доках, которое велось с тех пор, как Робин себя помнил, вылилось в целые комплексы новых зданий — склады, офисы компаний, гостиницы, рестораны и чайные. Но чего еще он ожидал? Кантон всегда был изменчивым, динамичным городом, впитывающим все, что приносило море, и переваривающим все это в свой особый гибрид. Как он мог предположить, что он может остаться в прошлом?

Тем не менее, эта трансформация ощущалась как предательство. Казалось, что город закрыл все возможные пути домой.

— Где ты жил раньше? — спросил Рами, все тем же осторожным, мягким тоном, как будто Робин был корзиной с эмоциями, грозящими пролиться.

— В одной из лачуг. — Робин огляделся. — Думаю, не очень далеко отсюда.

— Хочешь пойти?

Робин вспомнила тот сухой, душный дом, вонь от диареи и разлагающихся тел. Это было последнее место в мире, которое он хотел бы посетить снова. Но еще хуже было не посмотреть.

— Я не уверен, что смогу его найти. Но мы можем попробовать.

В конце концов Робин нашел дорогу к своему старому дому — не по улицам, которые теперь стали совершенно незнакомыми, а идя пешком, пока расстояние между доками, рекой и заходящим солнцем не стало казаться знакомым. Да, именно здесь должен был быть дом — он помнил изгиб набережной реки, а также стоянку рикш на противоположном берегу.

— Это здесь? — спросил Рами. — Здесь одни магазины.

Улица не напоминала ничего из того, что он помнил. Дом его семьи исчез с лица планеты. Он даже не мог сказать, где лежал его фундамент — он мог быть под чайной перед ними, или офисом компании слева от них, или богато украшенным магазином в конце улицы с вывеской, на которой аляповатой красной краской было написано: huā yān guǎn. Магазин цветочного дыма. Опиумный притон.

Робин направился к нему.

— Куда ты идешь? — Рами поспешил за ним. — Что это?

— Это место, куда поступает весь опиум. Они приходят сюда, чтобы курить его. — Робин почувствовал внезапное нестерпимое любопытство. Его взгляд метался по витрине, пытаясь запомнить каждую деталь — большие бумажные фонари, лакированную внешнюю отделку, девушек в красках и длинных юбках, манящих с витрины. Они приветствовали его, протягивая руки, как танцовщицы, когда он приближался.

— Здравствуйте, мистер, — ворковали они на кантонском. — Не хотите ли вы зайти, чтобы немного развлечься?

— Боже правый, — сказал Рами. — Отойди оттуда.

— Минутку. — Робин почувствовал, что его подталкивает какое-то яростное, извращенное желание узнать, такое же порочное желание, которое заставляет человека тыкать в больное место, просто чтобы посмотреть, как сильно оно может болеть. — Я просто хочу осмотреться.

Внутри запах ударил его, как стена. Он был вяжущим, тошнотворным и сладковатым, одновременно отталкивающим и манящим.

— Добро пожаловать, сэр. — Хозяйка материализовалась вокруг руки Робина. Она широко улыбнулась, глядя на его лицо. — Вы здесь впервые?

— Я не... — Внезапно слова подвели Робина. Он понимал кантонский язык, но не мог на нем говорить.

— Не хотите попробовать? — Хозяйка протянула ему трубку. Она была уже зажжена; в горшке светился мягко горящий опиум, а из кончика выходила маленькая струйка дыма. — Ваша первая за счет заведения, мистер.

— Что она говорит? — спросил Рами. Птичка, не трогай это.

— Посмотрите, как они веселятся. — Хозяйка жестом обвела гостиную. — Не хотите ли попробовать?

Гостиная была заполнена мужчинами. Робин не замечал их раньше, так темно было, но теперь он увидел, что по крайней мере дюжина курильщиков опиума расположились на низких диванах в разном состоянии раздетости. Некоторые ласкали девушек, устроившихся у них на коленях, некоторые вяло играли в азартные игры, а некоторые лежали в оцепенении, полуоткрыв рот и полузакрыв глаза, уставившись в никуда.

Твой дядя не мог оторваться от этих притонов. Этот вид вызвал в памяти слова, которые он не вспоминал уже десять лет, слова, произнесенные голосом его матери, слова, которые она вздыхала все его детство. Мы были богаты, дорогой. Посмотри на нас сейчас.

Он думал о своей матери, с горечью вспоминая сады, за которыми она ухаживала, и платья, которые она носила до того, как его дядя растратил их семейное состояние в опиумном притоне, подобном этому. Он представлял свою мать молодой и отчаявшейся, готовой на все ради иностранца, который обещал ей монету, использовал и надругался над ней и оставил ее с английской служанкой и непонятным набором инструкций по воспитанию их ребенка, ее ребенка, на языке, на котором она сама не могла говорить. Робин родилась в результате выбора, сделанного из бедности, а бедность — из этого.

— Вам налить, мистер?

Прежде чем он осознал, что делает, трубка была у него во рту — он вдыхал, хозяйка улыбалась шире, говорила что-то непонятное, и все было сладко, и головокружительно, и прекрасно, и ужасно одновременно. Он закашлялся, затем снова сильно втянул воздух; он должен был увидеть, насколько это вещество вызывает привыкание, действительно ли оно может заставить человека пожертвовать всем остальным.

Хорошо. Рами схватил его за руку.

— Хватит, пошли.

Они бодро зашагали обратно по городу, на этот раз Рами шел впереди. Робин не произнес ни слова. Он не мог понять, насколько сильно на него подействовали те несколько порций опиума, не привиделось ли ему все это. Однажды, из любопытства, он пролистал книгу Де Куинси «Исповедь английского опиомана», в которой описывалось действие опиума как «спокойствие и уравновешенность» всех чувств, «сильное оживление» самообладания и «расширение сердца». Но он не чувствовал ничего из этого. Единственные слова, которыми он мог бы описать себя сейчас, были «не совсем в порядке»; он чувствовал смутную тошноту, его голова плыла, сердце билось слишком быстро, а тело двигалось слишком медленно.

— Ты в порядке? — спросил Рами через некоторое время.

— Я тону, — пробормотал Робин.

— Нет, не тонешь, — сказал Рами. — У тебя просто истерика. Мы вернемся на фабрики, и ты выпьешь хороший высокий стакан воды...

— Это называется yánghuò,* — сказал Робин. — Так она называла опиум. Yáng означает «иностранный», huò — «товар». Yánghuò означает «иностранные товары». Так они здесь все называют. Люди Yáng. Янгские гильдии. Yánghuòre — одержимость иностранными товарами, опиумом. И это я. Это исходит от меня. Я — янг.

Они остановились на мосту, под которым рыбаки и