В это время мавр, так категорично расставшийсяс молодой и красивой русской женой, стоял на другом конце площади, надежноукрывшись за углом какого-то офиса. Он дождался, пока ворота посольстваотворились, оттуда вышел консул, не без брезгливости окинул взглядом чумазуюсоотечественницу, а потом сделал знак охраннику. Тот подхватил женщину на рукии внес ее в ворота – на территорию государства Российского.

Только тогда мавр вздохнул свободно и хромаяпошел прочь. Дойдя за укромного закоулка, опасливо огляделся, стащил с головыкуфью, расстегнул и спустил к ногам галабею. Как уже было сказано, он был одетв сандалии и джинсы, а еще – в простую зеленую футболку. Волосы у мавраоказались отнюдь не черные, а русые. Пригладив их пятерней, он прибавил шагу ивскоре затерялся среди узких нарядных улочек, ведущих к набережной и многочисленнымотелям.

Вновь следы русоволосого мавра обнаружились ввестибюле отеля «Альмохадес». Он вошел туда и поздоровался с двумя мужчинами,сидевшими на диванчике неподалеку от стойки портье. Один из них был полный,беспрестанно потевший, второй – худощавый, светловолосый, голубоглазый.

Оба мужчины имели самый усталый и помятый вид,глаза у них были красны, по всему было видно, что они провели бессонную ночь.

– Доброе утро, Егор, – с трудомпроговорил толстяк. – Гуляли?

– Доброе утро, Константин Васильевич, – ответилбывший мавр. – Да так, вышел пройтись. Не спится.

– Сегодня никому не спится, – грустносказал Константин Васильевич.

– Погода великолепная, небобезоблачное, – глядя в потолок, сообщил мавр по имени Егор.

Голубоглазый посмотрел на него испытующе итотчас отвел взгляд.

– Ну, что вы решили? – спросилЕгор. – А, Родион? Едете с нами или остаетесь?

– Ну как он может остаться? – возразилКонстантин Васильевич с такой живостью, что стало ясно: именно обсуждению этоговопроса была посвящена бо́льшая часть минувшей ночи. – Не хотят емувизу продлевать. Говорят: если бы она была законной супругой Родиона… А так…как бы посторонняя… Говорят, что сразу нам сообщат, если что-то найдут. Мне-тоуж в любом случае сообщат, а я – вам. Тем паче могут вообще и не найти ничего,если река унесла… – Он проглотил следующее слово. – Зачем вам тогдасидеть, ждать у моря погоды? Подумайте, Родион! Да хоть вы ему скажите, Егор!

Тот издал некий странный, не больно-точленораздельный, но убеждающий звук.

– Да я понимаю, что вы оба скорее всегоправы, – отозвался Родион, сильно потирая глаза. – Что-то я слабосоображаю… В голове какой-то дым, больше ничего. Даже горевать сил нет, верите?

– Верю, – энергично кивнул КонстантинВасильевич. – Верю и понимаю! Пойдите поспите хоть часок, Родион. Ровночерез час Егор вас разбудит, договорились? Ведь сейчас уже шесть, а в восемьнадо в аэропорт выезжать. Самолет нас ждать не станет, верно?

– Значит, лететь… – пробормотал Родион.Поднялся и понуро побрел из холла к лестнице, сопровождаемый Егором исочувственными взглядами гида и портье, который, как и все в отеле, был в курсеслучившегося – гибели русской туристки по имени Надежда Гуляева.

Поднявшись на второй этаж, Родион и Егор вошлив номер 212, Родион запер за собой дверь и с тревогой взглянул на спутника:

– Правда, все в порядке? Скажи, правда? Какона?

– Передавала тебе привет, – ответил Егор.Потом, выждав некоторую паузу (это было единственной возможностью свести сРодионом счеты за многое, за очень многое!), добавил: – Ну, еще сказала, чтолюбит тебя.

Родион ткнул его в плечо и отвернулся, прячаулыбку.

– Слушай, а правда, она с русыми волосамилучше выглядит, чем рыжая, да? И стрижка такая мне больше нравится. Хорошо, чтоона на фото в паспорте не так уж сильно похожа на Надежду.

Егор кивнул. Да, им пришлось немногопотрудиться, чтобы сделать Ольгу вновь похожей на себя, а не на НадеждуГуляеву. И волосы перекрасить пришлось, и стричься в походных условиях. Самоепростое было смыть «татуировку».

– Может, и впрямь поспать? – перебил егоразмышления протяжный зевок Родиона. – Да нет, если рухну, то не встану.Покемарю в самолете, а пока, может, дринькнем за успех нашего безнадежногопредприятия? Так, что-нибудь легонькое, чтобы не свалиться, типа кампари сапельсиновым соком, а?

Родион достал из холодильника бутылку, пакет ссоком, налил, подал Егору. Чокнулись.

– Ну давай, дальше рассказывай, – сказалЕгор. – Ты обещал сегодня восполнить все пробелы.

– Какие? Спрашивай, если что непонятно.

– Да уж, непонятно. И очень многое.

Он уставился на стеклянную балконную дверь, закоторой немыслимым, марсианским каким-то костром полыхала бегония с ееогромными цветами, напоминающими алчно раскрытый, чувственный рот. По формецветы были похожи на граммофончики, и чудилось, из них непрестанно льется некаямузыка, и томительная, и страстная, и невозможная, вроде какого-то странногороманса или этого гитарного перебора «Tear Drops». Или вот еще есть такоетанго: «Adios, pampa mio!» Да, как бы оно там ни вышло, как бы дальше для этихдвоих ни складывалось, для него, для Егора, для Гоши Царева это все равно каплислез или… прощай, мое счастье!..

Ну и ладно. Кому, как не тебе, знать, что всепроходит! Горе, радость, любовь… И хоть сейчас кажется, что сердце разорваноболью, пройдет и эта боль. Не судьба. Не судьба, хоть умри! Да это и не моглостать твоей судьбой, а потому скрепи сердце, утри «капли слез» и делай то, чтоназначено в жизни. Все, что ты еще можешь сделать, – это достойнозакончить эту историю, этот странный «татуированный» роман!

Егор перевел дыхание и чуть охрипшим голосомзадал первый попавшийся вопрос, что только пришел на ум:

– А как вы узнали, когда Надежда встречается сКамаевым в клубе? Как смогли так точно все рассчитать и подгадать?

Родион поглядывал на него исподлобья, словнопонимал, что Егор спрашивает сейчас только из вежливости, из желания непременнорасставить все точки над «i», а волнует его совсем другое. Но правила игры надобыло соблюсти до конца, и Родион обстоятельно объяснил: