Несколько датчан, очень немногие, спрыгнули с южных и восточных укреплений, чтобы вброд перейти через ров, но в болотах были всадники Веостана, которые быстро и жестоко расправились с этими беглецами.

Куда больше датчан осталось внутри крепости, отступив к самому дальнему концу и построившись неровной «стеной щитов» — она сломалась под молотящими клинками саксов.

Вопили женщины и дети. Выли собаки. Большинство женщин и детей были на Канинге и требовали, чтобы их мужчины садились на корабли. Безопаснее всего датчанин чувствует себя на своем корабле. Когда все идет наперекосяк, человек возвращается в море и позволяет Судьбам унести его туда, где перед ним откроется еще одна возможность разбогатеть.

Но большинство датских кораблей были вытащены на берег, потому что судов было слишком много, чтобы поставить их все на якорь в узком ручье.

Люди на Канинге бежали от атаки Стеапы. Некоторые вброд перешли ручей, чтобы погрузиться на те суда, что были на плаву, но тут ударил Финан.

Он ждал до тех пор, пока люди, охранявшие восточный конец ручья, не отвлеклись при виде кошмара, разворачивающегося на западе, и тогда повел своих восточных саксов — все они были из гвардии Альфреда — через заливаемый во время прилива берег.

— Дураки только-только приподняли борт судна, обращенный к морю, — позже рассказал мне Финан, — поэтому мы напали с другой стороны. Это было легко.

Я в том сомневался. Он потерял восемнадцать человек убитыми и почти тридцать тяжелоранеными, но захватил корабль. Финан не мог ни пересечь ручей, ни перекрыть его, но он был там, где я хотел.

А мы были в крепости.

Воющие саксы мстили теперь за дымы над Мерсией. Они истребляли датчан. Мужчины пытались защитить свои семьи, крича, что они сдаются, но их рубили топорами и мечами. Большинство женщин и детей вбежали в большой дом — именно там собиралась огромная добыча Хэстена, которую сюда присылали.

Я плавал во Фризию, чтобы найти зал с сокровищами, а вместо этого нашел его в Бемфлеоте. Я нашел кожаные мешки, раздувшиеся от монет, серебряные распятия, сундуки с золотом, груды железа, слитки бронзы, кучи шкур. Я нашел клад.

В зале было темно. Несколько солнечных лучей пробивалось сквозь маленькие окошки восточного фронтона, увешанного бычьими рогами, но кроме этих лучей единственным источником света служил главный очаг — вокруг него были свалены сокровища.

Они были выставлены напоказ. Они говорили датчанам Бемфлеота, что Хэстен, их господин, будет дарителем золота. Люди, поклявшиеся в верности Хэстену, разбогатеют — и им достаточно было войти в этот зал, чтобы увидеть тому доказательство.

Они могли глазеть на сияющий клад и видеть новые корабли и новые земли. То был клад Мерсии, только вместо дракона его охраняла Скади.

А она была злее любого дракона.

Думаю, в тот момент она была одержима яростью, ввергнувшей ее в ужасное безумие. Она стояла на груде драгоценностей, ее черные волосы, не покрытые шлемом, спутались дикими прядями. Она вопила, бросая нам вызов. Черный плащ свисал с ее плеч, а под ним была кольчуга, поверх которой она нацепила столько золотых цепей, сколько смогла подобрать из груды добычи.

Позади нее на высоком помосте, где стоял огромный деревянный стол, съежились женщины и дети. Я увидел там жену Хэстена и двух его сыновей, но они боялись Скади не меньше, чем нас.

Пронзительные завывания Скади остановили моих людей. Они заполнили ползала, но ярость Скади их устрашила. Они убили множество датчан, порубив их на покрытом тростником полу, пропитавшемся свежей кровью, но теперь молча глядели на женщину, которая их проклинала.

Я протиснулся между ними с окровавленным Вздохом Змея в руке, и Скади указала на меня своим клинком.

— Предатель! — выплюнула она. — Ты нарушил клятву!

Я поклонился ей и произнес, издевательски усмехнувшись:

— Королева болот.

— Ты пообещал! — закричала она.

Потом ее глаза удивленно распахнулись — а удивление перешло в ярость.

— Это она? — спросила Скади.

Этельфлэд вошла в зал. Ей нечего было здесь делать. Я велел ей наблюдать и ждать в старой крепости, но как только она увидела, что наши люди перебрались через укрепления, она настояла на том, чтобы прийти в этот зал.

На ней было бледно-голубое платье, очень простое; его подол намок, когда она пересекала ручей. Поверх платья она носила льняной плащ; на шее ее висело серебряное распятие, но выглядела она как королева.

На Этельфлэд не было золота, ее платье и плащ были запятнаны грязью, но она светилась. Скади перевела взгляд с Этельфлэд на меня и завопила, как умирающая лисица.

Потом внезапным гибким движением она спрыгнула с груды сокровищ и, скривив от ненависти губы, сделала выпад, целясь мечом в дочь Альфреда. Я шагнул и встал перед Этельфлэд.

Меч Скади соскользнул с железной кромки моего помятого щита с железным умбоном, а я пихнул его вперед.

Тяжелый щит ударил Скади с такой силой, что она выпустила меч и закричала, опрокинувшись на груду сокровищ. Она лежала со слезами на глазах, но в ее голосе все еще слышалась ярость безумия.

— Проклинаю тебя, — сказала она, показывая на меня, — проклинаю твоих детей, твою женщину, твою жизнь, твою могилу, воздух, которым ты дышишь, еду, которую ты ешь, сны, которые тебе снятся, землю, по которой ты ступаешь.

— Так же, как ты прокляла меня? — спросил кто-то.

И из тени в углу зала выползло существо, некогда бывшее человеком.

То был Харальд. Харальд, который возглавлял первое нападение на Уэссекс, который пообещал Скади корону королевы Уэссекса, который при Феарнхэмме был тяжело ранен и нашел убежище среди колючих кустов. Там он так мужественно вдохновлял сопротивление, что Альфред, в конце концов, заплатил ему, чтобы Харальд ушел. И вот викинг явился сюда, ища защиты Хэстена.

Харальд был сломленным человеком, калекой. Он наблюдал, как его женщина отправилась в постель к Хэстену, и таил в себе ненависть, которая была ничуть не меньше ненависти Скади.

— Ты прокляла меня, — сказал он, — потому что я не дал тебе трона.

Он ринулся к ней, волоча бесполезные ноги, подтягиваясь на сильных руках. Его желтые волосы, раньше такие густые, беспорядочно разметались, свисая, как бечева, вдоль искаженного от боли лица.

— Позволь мне сделать тебя королевой, — сказал он Скади и взял золотое крученое ожерелье из груды сокровищ.

Это была красивая вещь — три золотые проволоки, перекрученные вместе, завершавшиеся двумя медвежьими головами с глазами из изумруда.

— Будь королевой, моя любовь, — сказал Харальд Скади.

Его борода отросла до пояса, щеки ввалились, глаза потемнели, ноги были скрючены. Он носил простую рубашку и штаны под грубым шерстяным плащом.