и дедушкой. В словах дедушки было зерно истины. Сын сейчас был слишком занят, а она ему только помешала бы. Поговорить с ним она, в конце концов, могла и позже.

Любопытство заживо съедало ее изнутри, и она чувствовала, что если не узнает, что дедушка хотел ей рассказать, в самое ближайшее время, оно сгрызет ее с потрохами и даже не подавится.

Дом дедушки встретил их приятной прохладой и аппетитным запахом, доносившимся с кухни. И когда он только успел сказать рабам, чтобы готовили на стол? Или он просто собирался обедать до того, как встретился с ней?

Часть клиентов, вместе с вызвавшимся Эбурием, дедушка отправил патрулировать улицы, часть осталась сидеть в атрии, а они втроем проследовали в триклиний и уютно устроились на ложах. Дедушка подозвал к себе рабыню и приказал ей подать обед, как только он будет готов. Когда она, кивнув в знак согласия, удалилась, все его внимание сразу переключилось на Атию.

— Так, на чем мы остановились? — расслабленно переспросил он, так, словно речь шла о какой-то мелочи, вроде нового спектакля, а никак не о том, что ее сын оказался убийцей ее же дяди.

Контраст был странным и пугающим. Атия сжала виски руками, в бесплодной попытке избавиться от этого ощущения.

— Ты сказал, что дядю никто не убивал, — начала она, — Ни мой сын, ни кто бы то ни было другой. Почему? Откуда такая уверенность? Мы… Мы с Луцием случайно обнаружили у Гая дома…

Изображение темной комнаты, с оковами и свежей и не очень кровью то тут, то там встало перед ее глазами столь явно, словно она снова оказалась там. Она нервно сглотнула и помотала головой, пытаясь отогнать наваждение перед тем, как продолжить:

— Застенки и… Там, на стене были две надписи… — и ее голос сошел на нет.

Дедушка внимательно и сосредоточенно смотрел на нее. От былого веселья на его лице не осталось и следа.

— Застенки? — повторил он спустя несколько бесконечно долгих мгновений, словно пробуя слово на вкус, — А знаешь, это имеет смысл. Да, действительно. Прямо cамо собой напрашивается. Почему они не догадались, не пойму… — задумчиво протянул он, а затем потряс головой и снова вернулся к ней, — В общем, не важно. Я не знаю, что вы там такого увидели, но одно я могу вам сказать точно — Цезарь жив. В этом не может быть никаких сомнений.

— Но… С чего ты взял? — спросила она в ответ.

— Вчера вечером Руф решил… Мммм… Нанести визит Пизону, — весь вид дедушки буквально кричал о том, что он что-то недоговаривает, — Ну знаешь, они с дочерью позавчера вернулись в Город, потому что в Геркулануме происходит что-то очень странное.

— Да, Кальпурния мне писала, но что с того? — вопросительно вздернула бровь Атия.

— Погоди, — дедушка поднял указательный палец вверх, — Дай мне рассказать. Так вот. Руф вчера вечером собирался пойти к Пизону. Но не успел. Пизон пришел к нему первым. Вместе с дочерью и каким-то потрепанным рабом, явно не из своих. Руф говорил, он был какой-то перепуганный. Потерянный даже. Короче. Оказалось, что это — раб твоего сына. А подослал его к Пизону и Кальпурнии Цезарь, чтобы он их предупредил, что им грозит опасность.

Дедушка закинул в рот финик и принялся с наслаждением его жевать. Нет, он, конечно, всегда славился своим спокойствием, но чтобы настолько…

— Цезарь? — переспросила Атия.

— Да. Твой дядя и мой племянник. Нет, я не сошел с ума. Во всяком случае, не больше, чем этот раб, или Пизон, или даже вот вы двое сами. И тот цирк с жертвоприношениями неделю назад сорвал действительно он.

— А… — Атии очень хотелось возразить, но возразить было нечего.

— Как я понял, — продолжил дедушка, сглаживая неловкую паузу, — Твой сын шантажировал его. Хотел, чтобы он что-то там сделал. И угрожал убить Кальпурнию, если он не станет.

Неверящий взгляд Атии уперся в дедушку — и тот невинно развел руками:

— Что? Я за что купил, за то и продаю.

Еще несколько дней назад, если бы кто-то рассказал ей про сына что-то подобное, она бы просто отмахнулась и списала все на похмелье от некачественного вина или же дурную шутку. Сейчас… Все было иначе.

Дедушке незачем было ей врать, и, если перестать прятать голову в песок — в его рассказе было что-то очень похожее на сына.

Что-то, что ее частенько пугало в нем, когда он был еще совсем маленьким. Что-то, что, как она думала, ушло навсегда с возрастом, примерно тогда, когда он пошел в школу. Что-то, что снова вернулось, когда он четыре года назад вернулся в Город из Апполонии, узнав об усыновлении. Что-то, что она все это время выбирала не замечать.

Что-то, что она просто не могла продолжать не замечать дальше.

По спине пробежали мурашки, и Атия поежилась, несмотря на тепло.

— Его там не было, — невпопад заявила она ни с того ни с сего. Дедушка перевел на нее недоуменный взгляд, и она поспешила пояснить, — В смысле, когда мы с Луцием нашли эти… застенки… там никого не было. Ни дяди, ни кого бы то ни было еще.

Луций серьезно кивнул и, явно заметив, как тяжело даются ей слова, закончил вместо нее:

— Только кровь и две надписи на стене.

— Две? — недоуменно вскинул бровь дедушка.

— Две, Котта. Цезарь там был не первый точно. Может быть даже и не второй, просто остальным не представилось шанса оставить хоть какую-то отметку.

— Кто? — жестко спросил дедушка.

Луций не медлил с ответом:

— Лепид.

На мгновение повисла тишина, а затем дедушка тихо сказал:

— Я, конечно, догадывался, что он погиб, но чтобы так…

Они снова замолчали. Рабы уже успели обновить блюда к тому моменту, как Атия наконец нашла в себе силы задать еще один мучавший ее вопрос:

— И что будем делать дальше, дедушка?

Дедушка сперва молча отхлебнул разбавленного вина и только затем сказал:

— Ждать.

Этого хватило для того, чтобы Атия взвилась:

— В смысле «ждать»? Мы должны… Должны…

А что они должны? Помочь дяде? Разобраться, какая муха покусала ее сына? Что они вообще могли сделать с этим своим знанием? Ответа не было. Однако Атия чувствовала всю глубочайшую неправильность этой ситуации, и не собиралась с этим так просто мириться:

— Мы должны… Не знаю, сделать что-нибудь! В любом случае, не сидеть здесь и не пьянствовать! — она бросила испепеляющий взгляд на Луция, который, пользуясь ее замешательством, приговорил уже кубков пять. Тот икнул и немедленно принялся делать вид, что он тут вообще ни при