В миг, когда их взгляды встретились, Грациелла отшатнулась, как будто получила удар в сердце. Ощущение было настолько острым, что она крепко сжала в кулаке серебряное распятие, и оно переломилось.

Эммануэль под разными предлогами все откладывал встречу с Грациеллой. В конце концов она сама пришла к нему в офис. Ее спокойствие произвело сильное впечатление на прокурора. Эммануэль заверил Грациеллу, что Каролла не останется безнаказанным. Он по-прежнему хотел бы обвинить Кароллу в убийстве Майкла Лучано, но, учитывая огромное количество выдвинутых против него обвинений в торговле наркотиками, вымогательстве, шантаже и мошенничестве – в общей сложности по шестидесяти шести пунктам, – он не сомневался, что Каролла никогда не выйдет на свободу.

Грациелла внимательно выслушала Эммануэля и тихо спросила, существуют ли доказательства того, что именно Каролла отдал приказ об убийстве членов ее семьи. Эммануэль ответил не сразу. Тщательно подбирая слова, он объяснил, что Каролла находился в тюрьме, и если убийства и совершены по его приказу, то никаких доказательств тому нет. Эммануэль также добавил: как только просочился слух, что дон Роберто намерен выступить свидетелем обвинения, многие насторожились, ведь то, что он мог рассказать, ставило под угрозу немало семей.

– Значит, показания моего мужа изобличают кого-то еще?

Эммануэль зачем-то снял колпачок с авторучки, потом надел его обратно.

– Он решил изложить мне только те факты, которые непосредственно касаются убийства вашего сына. Я бы сказал, что он больше изобличал себя, нежели кого-то еще.

– А вы можете использовать на суде показания, которые мой муж успел дать?

Эммануэль повертел в руках авторучку.

– В отсутствие самого дона его показания могут быть оценены лишь как косвенные улики. Это относится и к заявлениям, сделанным Ленни Каватайо. Как я уже объяснял вашему мужу, все доказательства, содержавшиеся в показаниях Каватайо, защита объявила слухами. Дон Роберто это знал, именно поэтому, и только поэтому, он решил предложить себя в качестве свидетеля обвинения.

Грациелла наклонилась вперед, опираясь затянутыми в черные перчатки руками на край стола.

– Первым делом я бы хотела получить записи показаний моего мужа. Это возможно?

Эммануэль кивнул, он уже обработал их и занес в компьютер, так что это не представляло сложности. Однако следующая фраза Грациеллы застала его врасплох. Сложив руки на коленях, она спокойно сказала:

– Я хочу предложить себя вместо моего покойного мужа. Я готова выступить на суде свидетелем обвинения.

Она замолчала и всмотрелась в лицо Эммануэля, пытаясь понять его реакцию, но увидела только, что руки, нервно вертевшие авторучку, замерли.

– Расследование в самом разгаре. Чтобы обсудить все вопросы с вами, мне придется попросить у суда отсрочку хотя бы на неделю. Мы не можем позволить себе затягивать дело, заключенные находятся в тюрьме уже почти десять месяцев…

– Для вас убийство всей моей семьи – не более чем мелочь, затягивающая процесс? Как вы думаете, на сколько затянула судебное слушание смерть моих внуков? На день? На час?

– Прошу вас, синьора, я не хочу вас обидеть, но в момент трагедии Пол Каролла находился в тюрьме Унигаро.

– Я знаю, что убийство моего старшего сына организовал Пол Каролла. Я знаю, что уничтожение моей семьи выгодно ему, только ему.

– Соучастие Пола Кароллы в убийстве вашего сына было доказано?

На лице Грациеллы появилось беспомощное выражение, и все же она не сдавалась.

– Нет, но был свидетель убийства.

– Вы знаете имя этого свидетеля?

На глазах Грациеллы выступили слезы. В конце концов она понурила голову и тихо прошептала:

– Нет, синьор, не знаю.

* * *

В церкви было прохладно и почти безлюдно. Перебирая в руках четки, София просидела на скамье без малого два часа. Ее лицо закрывала кружевная вуаль.

Встав на колени, София попыталась молиться, однако сосредоточиться на молитве не удавалось, она не могла ничего делать, кроме как слушать. Время от времени приближался и снова удалялся звук шагов, слышались негромкие голоса, иногда до нее доносился шепот из исповедальни. София уже дважды вставала и направлялась к исповедальне, но оба раза останавливалась и снова опускалась на колени.

Она попросила горничную убрать детские игрушки и вместе с детской одеждой забрать себе. Одежду Константино уже унесли из дома.

Единственным местом, куда ходила София, была церковь. Испытывая потребность исповедаться и открыть кому-то душу, она приходила сюда уже три дня, но не находила в себе сил зайти в исповедальню.

Три свечи, поставленные за мужа и сыновей, замигали, догорая, и София бесшумно сходила за тремя новыми.

Исповедальня освободилась. София подошла чуть ближе, потом еще немного, затем, как будто боясь снова передумать и отрезая себе путь к отступлению, она резко отдернула занавеску и вошла внутрь.

Оказавшись в маленькой темной кабинке, София заставила себя заговорить, но голос прозвучал так тихо, что священник не расслышал и попросил говорить громче. Запинаясь, София пробормотала, что хотела бы исповедаться. В голосе священника, звучавшем из-за зарешеченного окошка, чувствовалась доброта, и София стала понемногу успокаиваться. Сначала они вместе помолились, затем стало тихо. Дожидаясь, пока женщина заговорит, священник поскреб пятно от мясной подливки, оставшееся на рясе. Ему было слышно, как женщина вздыхает, но она все молчала.

– Я согрешила, святой отец.

Тихий хрипловатый голос был едва слышен, и священник придвинулся поближе к окошку исповедальни.

– Говори, дочь моя, сними тяжесть с души. Не спеши, торопиться некуда, я здесь для того, чтобы выслушать и утешить тебя.

– У меня был ребенок, сын… я оставила его младенцем в сиротском приюте. Я собиралась… я хотела за ним вернуться, но сначала мне нужно было поговорить с его отцом и все ему объяснить…

– Ты рассказала отцу ребенка о мальчике, о его сыне?

– Нет, святой отец, я не смогла. Отец моего ребенка… он умер, и я не успела рассказать ему о сыне. Я никому не рассказала.

– Значит, отец твоего ребенка умер. И что же ты сделала дальше?

– Неужели вы не понимаете, что я сделала? – От волнения София невольно повысила голос.

Тонкая белая рука с ногтями, покрытыми красным лаком, взялась за прутья решетки.

– Мне так хотелось стать членом семьи… мне хотелось иметь все, что есть у них, стать одной из… – Как София ни была взволнована, ей хватило самообладания сдержаться, и она не произнесла вслух имени Лучано.

– Ты хочешь найти своего сына?

София отодвинулась от окошка. Она ощущала слабый запах пыли и затхлости, исходящий от рясы священника, а он чувствовал запах ее дорогих духов.