— Не говори глупостей, папочка! Мне очень нравится, что ты со мной обо всем этом разговариваешь. По-моему, только так я и могу чем-то тебе помочь.

— Ты помогаешь мне не только разговорами, радость моя, а гораздо большим. Уже одно то, что ты здесь, со мной, приносит мне сильнейшее утешение и поддержку. Ты очень напоминаешь мне твою маму. Понимаю, что мне не следовало бы этого говорить, но я с ужасом думаю о твоем отъезде в Нью-Йорк. Просто с ужасом. — Он опять вздохнул. — Но ты ведь еще побудешь здесь несколько недель, правда? Мне очень нужно будет твое присутствие.

— Да, конечно, — подтвердила Шарлотта, мысленно отказываясь, с чувством величайшего сожаления, от поездки в Корк на встречу с сестрой Мэри Джозеф. — Конечно, побуду, папочка.

— Ругать меня бесполезно, — заявил Макс. — И попался я вовсе не из-за своей глупости. Я это сделал нарочно. Потому что мне так хотелось.

— Но, Макс, почему? — потрясенно спросила Шарлотта, чувствуя, как к злости ее начинает примешиваться страх, вызванный происшедшей в нем переменой. — Объясни мне, бога ради, почему?

— А ты как думаешь? — Выражение лица у Макса было странное, одновременно и сердитое, и какое-то отрешенное. — Потому что я уже больше не знаю, кто я такой, вот почему. Потому что наша мать была шлюхой. Потому что человек, которому я всю жизнь поклонялся, как герою, оказался слабаком и кретином.

— Это неправда, Макс, — возразила Шарлотта. — Папа не то и не другое. Конечно, ты сейчас очень переживаешь, но… ты не имеешь права винить папу.

— Имею, — ответил Макс, — в определенном смысле. Если бы он не вел себя с матерью как последний слабак, никто из нас не оказался бы сейчас в этом долбаном положении. — Он вдруг широко улыбнулся ей. — Именно долбаном, как раз то слово, которое здесь нужно. Ну, так или иначе, я не могу сейчас заставить себя с ним общаться. По крайней мере, пока. Может быть, со временем это пройдет.

— Ну что ж, — весело проговорила Шарлотта, — в таком случае, может быть, тебе стоило бы подумать о том, чтобы отказаться от всех прав на титул, дом и все остальное.

— Ну нет. — Макс опять как-то странно посмотрел на нее. — Этого я, безусловно, не сделаю. Для всех посторонних я остаюсь следующим графом Кейтерхэмом. Меня много чего ждет, и я не собираюсь от всего этого отказываться. Пожалуй, вот тут я твердо знаю, чего хочу.

— Прости меня, Макс. — Шарлотта накрыла его руку своей. — Я чувствую себя такой виноватой.

Но Макс стряхнул ее руку:

— А по-моему, Шарлотта, ты нисколько не чувствуешь себя виноватой. Сообщение о том, что отец мне вовсе не отец, а совершенно чужой человек, ты преподнесла так, будто сказала, что на улице идет дождь. Не понимаю, зачем тебе понадобилось это делать, Шарлотта, честное слово, не понимаю. Я был раньше вполне счастлив, меня ничто не мучило. А теперь я себя чувствую… чувствую так… А-а, черт с ним, какой сейчас смысл обо всем этом говорить? Дело сделано, я сломлен.

Вечером того же дня, когда Шарлотта и Александр сидели вдвоем на кухне и как раз заканчивали ужинать, вошел Макс; он громко саданул дверью и направился прямо к холодильнику.

— Почему в доме нет пива?

— Пива нет потому, что ты его все выпил, — холодно ответил Александр.

— Ну, так надо послать Тэллоу, чтобы он купил еще.

— Тэллоу здесь не для того, чтобы угождать твоим прихотям, Макс. Каждый месяц он покупает определенное количество спиртного, вполне соответствующее тому, сколько нам необходимо. Если тебе нужно больше, покупай сам из своих карманных денег.

— Да, хорошо, что матери больше с нами нет, правда? — хмыкнул Макс. — А то ей пришлось бы спустить все состояние Прэгеров на дополнительное спиртное.

— Сейчас же возьми свои слова обратно, Максимилиан, — сказал Александр. Лицо его побледнело, уголки рта опустились вниз, выдавая охватившую его боль. — Я не позволю тебе так говорить о матери.

Шарлотта затаила дыхание, она испугалась, что Макс откажется это сделать; но он не отказался. Вид у него был такой, как будто он вот-вот расплачется.

— Извини, — пробормотал он.

В кухне повисло томительное молчание.

— И кстати, Макс, я звонил в среднюю школу Мальборо, они согласны тебя взять прямо с середины года, — нарушил наконец затянувшуюся паузу Александр. Он смотрел на Макса почти с презрением. — Тебе надо будет сдать соответствующие экзамены, и время терять некогда. Не думаю, что ты сможешь показать там впечатляющие результаты.

— Не пойду я ни в какую среднюю. А если хочешь, чтобы я не провалился на экзаменах, тебе придется взять мне репетитора.

— Могу тебе сказать со всей определенностью: на репетитора не рассчитывай. Я и так выбросил на тебя достаточно денег. Пойдешь в среднюю школу и будешь там работать в полную силу.

— Нет, — ответил Макс, — не пойду.

— Пойдешь, Макс.

— Если ты попытаешься заставить меня туда пойти, — спокойно проговорил Макс, — я расскажу всем, что я не твой сын. Что мать моя была своего рода шлюхой, а ты — извращенец, который почему-то потворствовал такому ее поведению. Идет?

— О боже. — Александр прикрыл глаза ладонью. — Ну что ж, это правда, ты действительно не мой сын. По крови не мой. Я не знаю, чей ты сын. Я всегда тебя любил, воспитывал тебя, гордился тобой, но ты не мой сын. Жаль, я бы хотел, чтобы было иначе. Надеюсь, что со временем ты это переживешь и как-то примиришься с этим. Но я не позволю тебе так говорить о матери. Не позволю. Понимаешь?

— Нет, не понимаю. Я совершенно тебя не понимаю. И не хочу больше обо всем этом говорить. Ни с кем. Но в среднюю школу я не пойду.

— Ладно, — сказал Александр, — репетитора я тебе возьму. Но только на один учебный год. А после этого действуй сам как знаешь.

— Я это и делаю, — пожал плечами Макс.

Именно Няня оказалась человеком, сумевшим поставить все почти на свое место. Как-то она наткнулась на Макса, который сидел на кухне, с мрачным видом опустошая банку с печеньем, и заявила ему:

— Если хочешь испортить себе зубы, так это не поможет.

— Мне ничто не поможет, Няня, — проговорил Макс. — Я самый несчастный человек на свете.

— Глупости, — возразила Няня, — все свои несчастья ты навлек на себя сам. Это же надо, оказаться так исключенным из школы! И не говори мне, что ты теперь несчастен. Твой отец — вот кто должен чувствовать себя несчастным.

— Ты ведь обо всем знаешь, правда, Няня? — спросил ее вдруг Макс. — О матери и обо всем остальном?

— Нет, — отрезала Няня.

— Шарлотта мне говорила, что знаешь.

— Вечно она треплется, эта Шарлотта, — отмахнулась Няня.

— Мне это все так противно, — угрюмо пробормотал Макс. — Если б я только мог…

— Если бы да кабы, то во рту росли б грибы, — ответила Няня. Она изрекла эти слова так, словно излагала какую-то очень важную и оригинальную собственную мысль.