Когда они снова вышли на улицу, Шарлотта, улыбнувшись, проговорила:

— Спасибо. Спасибо вам за то, что привели меня сюда.

— Не за что благодарить. Я знала, что ваша душа это примет. Вам только надо было собраться с мужеством.

— Мне кажется, это вы помогли мне его найти.

— Если так, то, значит, судьба подарила мне счастливый случай. А теперь, если вы не очень торопитесь, может быть, пройдем ко мне и выпьем чаю?

— С удовольствием бы выпила. Спасибо.

Они сидели в кабинете настоятельницы, в тихой, болезненно чистой комнатке, выдержанной в бежевых и белых тонах, где в одном углу стояла статуя Богородицы, а в другом — большой аквариум с тропическими рыбками, целый мир, экзотический, красочный, булькающий пузырьками воздуха, со своей собственной жизнью.

— Мне нравится наблюдать за рыбками, — сказала настоятельница. — Они на меня действуют успокаивающе.

— Не представляю себе, чтобы вас что-то могло вывести из себя, — улыбнулась Шарлотта.

— Ну, внешне вы, может быть, этого и не заметите. Я понимаю, что это звучит очень по-ирландски. Но вы почувствуете, что со мной что-то происходит. Внутренне я слишком горячий человек. Это мой самый большой недостаток. Вот сестра Мэри Джозеф была очень спокойной. И мне пришлось много поработать над собой, чтобы не завидовать ей, не отталкивать ее. Жаль, что вы так и не смогли с ней познакомиться. Вам бы она чрезвычайно понравилась. Как сейчас у вас дома, лучше?

— Да, — кивнула Шарлотта, — по-моему, да. Конечно, отцу сейчас очень трудно заниматься всеми нами одному, без матери.

— Расскажите мне о вашей матери. И о том, как она познакомилась с сестрой Мэри Джозеф.

— Я даже не знала, что они были знакомы. Но это какая-то долгая и запутанная история. И к тому же я слишком поздно о ней узнала. Видите ли, мама заказала для меня крестильное платье. Заказала одной женщине, которую зовут Мора Мейхон и которая живет примерно… дайте мне подумать… примерно в пятнадцати милях отсюда. Около Скибберина.

— По-моему, это имя мне знакомо. Но продолжайте.

— Да, так вот, моя мама умерла, я разбирала ее вещи и нашла это платье. И заинтересовалась, потому что, видите ли, у нас в семье есть крестильная рубашка, ее, пожалуй, можно даже назвать семейной святыней, и мою сестру и моего брата крестили в ней, а меня нет. Вот поэтому-то я и… заинтересовалась. Обычное любопытство. А потом, мне интересно все, что касается мамы, что связывает меня с ней. Поэтому я поехала к мисс Мейхон. И чисто случайно узнала от нее, что платье для меня заказывала сестра Мэри Джозеф. И когда я ей написала, то сестра ответила, что помнит мою мать. Остальное вы знаете.

Наступила тишина. Шарлотта подумала, что настоятельница должна счесть ее просто ненормальной: кто еще станет мотаться по всей Ирландии в поисках неизвестной женщины, которая двадцать один год тому назад заказывала крестильное платье. Она вздохнула:

— Простите, это не вся история, но она такая запутанная. Я не думаю…

— Дорогая моя, я и не прошу вас все мне рассказывать. То, чем вы заняты, безусловно, целиком и полностью ваше и только ваше дело. Я просто рада тому, что познакомилась с вами. Вот только чем бы я могла вам помочь? Сестра Мэри Джозеф была очень замкнутым человеком и почти никогда не говорила о себе. Могу точно сказать, она никогда не упоминала, что заказывала для кого-то крестильное платье. — Губы ее слегка дернулись. — С другой стороны, в то время она была не тут, в монастыре, а работала в приюте в Лондоне. Быть может, ее брат сможет вам что-нибудь подсказать.

— Брат? — подняла изумленный взгляд Шарлотта; ей по какой-то необъяснимой причине казалось, что сестра Мэри Джозеф должна быть совершенно одинокой на всем белом свете.

— Да. Брат, Дэвид Сейнт-Маллин. Он завтра приедет.

Отпевание прошло очень трогательно. Все сестры гуськом вошли в часовню, где маленький хор уже пел «Отче наш». Гроб с телом сестры Мэри Джозеф, теперь уже закрытый, усыпанный белыми цветами — лилиями, розами, фрезиями, — стоял на постаменте возле алтаря. Шарлотта ожидала, что служба будет утомительной и малоприятной, однако она оказалась очень лиричной и красивой; Шарлотта сидела и разглядывала изумительное мозаичное окно над алтарем, следила за ходом службы и слушала, как священник говорил о том, что душа сестры Мэри Джозеф уже соединилась на небе с ангелами; потом все опустились на колени, поминая усопшую в молитве, которую каждый произносил про себя, а одна из сестер запела «Да будет жить Спаситель наш», и Шарлотта ощутила вдруг резкий приступ горя и скорби по матери; к концу службы лицо ее было мокро от слез.

Она была настолько захвачена службой, что совершенно позабыла о том, насколько важен для нее человек, сидевший позади монахинь: ниже среднего роста, приземистый и коренастый мужчина с седыми волосами, одетый в довольно потрепанное черное пальто и державший в руках видавшую виды черную фетровую шляпу.

Служба кончилась, и сестру Мэри Джозеф понесли на небольшое кладбище, располагавшееся здесь же, позади часовни; Шарлотта шла следом за процессией, далеко отстав от нее; Дэвид Сейнт-Маллин вышел из церкви с опущенной головой, и потому Шарлотте до сих пор не удалось разглядеть его лицо. Когда гроб опускали в могилу, она стояла несколько в стороне, ощутив вдруг холод на сердце; Дэвид Сейнт-Маллин бросил в могилу несколько первых комков земли и отступил назад. Тут-то она впервые увидела его лицо: с квадратной челюстью и широкобровое, как у его сестры, охваченное глубокой грустью; лицо это ей понравилось. Оно было добрым, в мягком рисунке рта угадывалось, что владелец его наделен чувством юмора; Шарлотта почувствовала, что к человеку с таким лицом можно обращаться, не испытывая при этом чрезмерного внутреннего трепета.

Когда процессия сестер во главе со священником проследовала назад в монастырь, настоятельница подвела к Шарлотте Дэвида Сейнт-Маллина; она улыбалась, хотя на лице ее тоже были следы слез.

— Благодарю вас за то, что вы пришли, леди Шарлотта, — проговорила она, — нам всем это было очень приятно. Жаль, что сестре Мэри Джозеф не довелось познакомиться с вами лично. Мистер Сейнт-Маллин, это леди Шарлотта Уэллес. Она только недавно узнала, что ее мать, леди Кейтерхэм, ныне тоже покойная, была знакома с вашей сестрой, когда обе они были молоды.

Дэвид Сейнт-Маллин протянул ей руку, Шарлотта пожала ее:

— Здравствуйте, мистер Сейнт-Маллин. Надеюсь, вы простите меня за то, что я пришла на похороны, хотя и не знаю никого из членов вашей семьи, но ваша сестра действительно знала мою маму. Она сама писала мне об этом.

— Вот как? — ответил он с вежливым интересом.

— А вы, мистер Сейнт-Маллин, случайно, не помните мою мать?.. Вирджинию Кейтерхэм?

Все молчали. Шарлотта чувствовала, что ее охватывает попеременно то жар, то холод. Что он сейчас думает — пытается вспомнить? Или же соображает, как уйти от ответа? Придумывает алиби?