окраине, занятой красными, и по опушке леса. Я корректировал стрельбу с чердака здания школы, но нигде не обнаруживал ясной цели. Откуда-то из леса, на далеком прицеле, большевистская батарея вела беспорядочный огонь по занятой нами окраине и по полю, где были наши зарядные ящики. Там же стоял обоз алексеевцев и пулеметная команда поручика Сергеева. Я наблюдал, как Сергеев «воспитывает» свою молодую пулеметную команду из курских гимназистов: он не увозил пулеметы из зоны гранатного обстрела и ругался, когда замечал, что кто-либо из команды «кланяется» гранатам.

Так продолжалось целый день. Я надеялся, что к ночи мы пойдем на какой-нибудь хутор, но ошибся; появился исчезавший куда-то поручик Соломон и объявил, что ночевать мы будем тут же, на краю Чернавы, а завтра, на рассвете, со стороны Айвен подойдут марковцы и мы перейдем в наступление. На рассвете я был снова на чердаке школы и оттуда начал вести стрельбу, подготовляющую предстоящую атаку. Гранаты глухо рвались на окраине Чернавы и на опушке леса; в бинокль можно было рассмотреть какие-то повозки. С волнением я увидел, как по балке, слева от Чернавы, движется колонна марковцев и, рассыпаясь в цепи, обходит Чернаву. Вспыхнула торопливая и беспорядочная оружейная и пулеметная стрельба. Марковцы ворвались в город. Было ясно видно, как от речки и с окраины Чернавы к лесу бегут группы красных и несутся их повозки. Наши пушки прямой наводкой начали беглый огонь, подбадривая бегущих в лес.

Победа была за марковцами. Широкоплечий марковский полковник подъехал к штабу Сводно-Стрелкового полка. Он, очевидно, с утра хватил «спиртяги», ибо, как вепрь, налетел на командира сводных стрелков, обрушив на него потоки ругани: «Почему вы, мать вашу, не атаковали одновременно с фронта?.. Мы бы их всех взяли голыми руками!.. Из-за вас я взял лишь триста пленных!»

Мы пошли вперед через город, а позади все еще слышались крики и ругань полковника. Разгром красных был все же ощутимый. Улицы и дворы были покрыты порванными документами, из коих следовало, что против нас дрался какой-то полк «Имени Ленина», своего рода гвардия. Навстречу шли группы пленных. Мы вошли в лес за пехотой и, так как большевики бежали быстро, свернулись в походную колонну. Шли почти два часа и лишь верстах в десяти от Чернавы, перед селом Афанасьева, красные, очевидно получив подкрепление, пробовали оказывать сопротивление. Наша пехота, поддерживаемая нашим огнем, тротиловыми гранатами и конной атакой десятка черкесов Орловского, с фланга ворвалась в Афанасьевку (13 октября). Шапка Орловского оказалась пробитой пулей, чему он был доволен.

Мы остановились в богатом доме, где было много книг, хорошая мебель, много спирта и наливки. Квартира носила следы спешного бегства: на диване валялась офицерская шинель мирного времени без погон. На столе был граммофон и куча пластинок. Мы, усталые от боя, марша и наливки, повалились спать. Не легли только Плотников и я. Я был озабочен тем, что мы расстреляли почти все снаряды, и послал в Чернаву конного разведчика, чтобы этой же ночью привезти нам снаряды из дивизионного парка. Плотников нашел граммофонную пластинку «Преображенский марш» и постоянно ее заводил. Временами он наливал себе наливки и снова заводил марш: «Знают турки нас и шведы…» Трудно сказать, какие мысли будил в нем старый петровский марш, после грохота боя, лесного марша и глуши русских деревень…

Наутро нас, с тем же Партизанским батальоном, повернули почему-то обратно на юг к реке Сосна. Мы снова шли через лес по малопроезжей дороге. После часового марша колонна неожиданно была обстреляна с близкой дистанции из лесной балки и на ура атакована красными. Но памятны были уроки Корниловского Кубанского похода! В минуту обе пушки были сброшены с передков, повернуты на балку и… выплюнули картечь и гранаты. Ободренные вчерашней победой стрелки сразу же пошли в контратаку, а поручик Орловский тут же, у орудий, рассыпал своих черкесов в лаву. Черкесы через лес пошли в конную атаку, а с ними поскакали Сергеев и Плотников. У Плотникова орудие заклинилось, и он рвался в бой. Через минуту все утихло, лишь далеко за лесом слышались еще вспышки оружейной стрельбы. Вели пленных…

Сергеев, поручик-пулеметчик, не вернулся из этой конной атаки. Орловский рассказал, что Сергеев заскочил слишком далеко вперед, увлекшись преследованием бегущих красных, и не заметил сильного конного разъезда. «Его зарубили, и мы не могли ему помочь». Плотников тоже носился на своей маленькой лохматой лошаденке, врываясь в группы бегущих красных, и взял в этот день больше тридцати пленных.

Удрученные смертью нашего товарища, мы в этот вечер печальные сидели на хуторе, почти на самом берегу Сосны. Появился всезнающий поручик Соломон и сообщил, что завтра мы будем наступать на город Елец, находящийся уже недалеко. В Афанасьевке сосредоточилась вся группа генерала Третьякова и даже прибыло наше управление бригады. Где-то поблизости с 1-м Марковским батальоном находится и наша родная 1-я батарея полковника Шперлинга. Снаряды были нам доставлены в эту ночь нашим юнкером Преображенским, который с несколькими повозками, нагруженными снарядами, преодолел густой лес почти тридцать верст по незнакомым дорогам, без конвоя.

Черкесы Орловского привели советского конника, видимо заблудившегося в утреннем тумане. Поручик Соломон решил, что этот пленный — советский комиссар. В карманах пленного были списки какой-то команды и 3000 рублей. Андрей допрашивал его с искусством заправского чекиста и хотел непременно подвести его под расстрел. Пленный держался с достоинством. «Я не комиссар, а вахмистр Алатырского конного полка. Я из Харькова, где у меня жена и маленькие дети», — сказал он. Плотников и я вступились за него и заставили Андрея отложить решение до следующего дня.

Ночью в стороне Афанасьевки клокотала ожесточенная стрельба, продолжавшаяся довольно долго. Утром стрельба разгорелась снова. Нас вытребовали в Афанасьевку. Было нехорошее предчувствие, когда мы двигались через лес на выстрелы. Наше Второе орудие, с поломанным ударником, шло с обозом. С пехотой шло только мое Первое орудие, а Плотников ехал в стороне на своей Мохнатке. Вскоре мы въехали в Афанасьевку: на улицах валялись поломанные повозки, мешки, была рассыпана мука.

Вокруг Афанасьевки кипел бой. Штаб группы генерала Третьякова уже куда-то выехал, и на пустынной улице, на одном из домов, висели значок командира батальона полковника Агабекова{177} и значок нашего дивизиона. Дивизионные разведчики спешно седлали коней. Из разговоров можно было понять, что главные силы группы — 1-й и 2-й батальоны