– Нет, не всегда, – ответил он. И снова нахлынуло тепло, а с ним и уверенность, и он стряхнул руку Смерти, как паутину. Камень потеплел. – Я уверен в этом. Это то, что Ши по собственной воле делает со своим камнем, – в этом вся разница. Я помню, госпожа Смерть.

В камне нарастала сила горькая, как слезы, как крик, рвущийся сквозь лес, и снова все отхлынуло, оставляя его холодным. Киран обернулся в поисках исчезнувшего прикосновения, долетевшего до него, словно снова открыли дверь и впустили тепло, добро и все остальное, о чем давно позабыло это место. Но Смерть вновь опустила ему на плечо свою руку и застлала собою все.

– Безумный и слуга безумной! Используй власть, которую имеешь. Если есть оружие, доставай его. Тебе потребуется все, что есть. Нет, не отворачивайся от меня. Это все твоих рук дело, ты освободил эту чуму. А купил ты за нее тысячу с лишним человеческих жизней и среди них свою. Кер Велл мог пасть, да, мог пасть в тот день; но представь – нет, ты выслушаешь меня, не поворачивайся ко мне спиной – представь, что ты не поднял весь Элд на помощь и Кер Велл пал. Король уже шел к вам и рано или поздно добрался бы, если б вы достаточно обменяли своих жизней на воинов Ан Бега. Он бы напал на врага, разрозненного, при дележе добычи, за сломанными воротами. Тогда бы король Лаоклан был бы королем по праву, он добился бы этого собственными руками и не правил бы в страхе перед тобой, полукровкой, женатым на его родне. Но нет, ты не захотел умирать там, ты спас свою жизнь и тысчонку других душ, разбудив все это зло, – вот цена спасенных тобою жизней. Ты обрек мир на погибель, человек, и все, что могло в нем родиться, ради спасения собственной жизни!

Киран рванулся в сторону, но колючки вцепились в его плащ, одежду, руки, и Смерть так и осталась стоять перед ним.

– Ты разбудил силы, человек, и не хочешь использовать их, ты погубил мир, короля, мать и отца, скончавшихся от горя, и брата, что боится тебя. Стоило протянуть руку, и ты стал бы господином Донна. Ты мог бы убедить своего отца и брата, сняв с себя овечью шкуру, но ты предпочел ждать от них гонцов. Ты мог бы поехать в Дун-на-Хейвин и предстать перед Лаокланом: кто мог помешать тебе, если бы у тебя тогда был камень и ты пользовался им? Твой король боялся тебя. Сплетники рядом с ним рассеялись бы, как олени. Ты держал бы его в своих руках на благо и на зло – у тебя было время для жалости. Ты мог сделать его великим, таким, каким захотел бы, мог вписать его имя в века, завоевать ему королевство, больше, чем у всех предшествовавших королей. Но страх перед тобой уничтожил в нем даже то малое, что было, сделал его воском в чужих руках, но не твоих. Ты отмел его прочь, как и все остальное. Ты остался дома выращивать лошадей и капусту. Эта твоя обитель, ты сделал ее такой славной, не правда ли? Но какой ценой?

– В королевстве царил мир благодаря мне.

– Ах, ты так добродетелен. Но ты мог бы убить отца, брата, короля и гостя и после этого все равно принес бы больше добра, нежели его принес твой мир. Лучше бы ты громоздил горы трупов, сжигал замки, мучил и грабил, чем твой мир.

– Так где же тогда была ты? Почему ты не протягивала ко мне свою руку? – Во рту у Кирана застыл вкус пепла и слез. Тернии не давали ему вырваться. – Было время, когда я не имел ничего. Я был такой незначительной персоной. Я поджидал тебя в лесу и в схватках с Ан Бегом, где-нибудь на лестнице… Где же ты была, что ж не могла сделать такую мелочь, если судьба мира зависела от этого?

Смерть молчала, она отпрянула назад и начала таять.

– Вы не одни здесь безумцы и глупцы. Я связала себя обещанием, старый приятель. Она попросила. И я обещала.

– А мой брат? Он тоже был вне твоей власти? Или король? Любого из нас было бы достаточно, не так ли?

– Но на них я не претендовала. Я просила ее – я! – «убей этого Донкада». Один удар, и мир спасен. Но она не хотела. Ши безумны и непредсказуемы. Твое отречение – это, верно, в крови. – Смерть придвинулась вновь. – Послушай. Ночь назад твой брат вышел из Кер Донна, направляясь в Дун-на-Хейвин, где умирает король – давно умирает, поверь мне. Всех удивляет, что один человек может снести столько смертельных ядов. Но эти методы более не по ним – у них кончилось терпение. Ты понимаешь меня, человек? Лаоклан был дурным королем. Они отделили его от тебя, от единственного, кто мог бы спасти его, и убили господина Бана, который был лучшим из них. И не просто они. А Донкад. С самого начала – твой отец и Донкад.

Он упрямо потряс головой.

– Мой отец – никогда. Можно ждать такого от брата, но не от отца, нет, не было человека, что вернее служил бы королю.

– Твой отец был полукровкой, как и ты, и проклятие было разбужено в Донне. Ты пробудил его. И оно поджидало, когда он вернется домой, хоронясь в камнях, земле, в самом фундаменте Кер Донна. Я скажу тебе его имя, я прошепчу его: Далъет. И несомненно, дроу нашептывал ему: «Полу-Ши, полу-Ши, родня, где твой младший сын? Более могущественный, чем король, чем его собственный отец? Что мешает ему прийти сюда? Сила должна бороться с силой, а это место обладает силой. Копай, ищи, укрощай». И сам дроу правил Донном. Конечно, он это мог. Он нашептывал и разрастался без колебаний. Король уже боялся тебя; и когда подданные начали нашептывать ему друг против друга, родня против родни – отчего же, тайнам король Лаоклан легко поверил, ибо никогда не верил в добродетель. «Сила против силы, – говорили они. – Волшебство для победы над Ши, сидящим в Кер Велле. Как нам иначе спастись?» Ты женился на двоюродной сестре короля и родил наследника, когда король твой потерпел неудачу. Эвальд умер, к твоему счастью. «Как он получил Кер Велл? – нашептывали они. – И отчего столь безвременной была кончина Эвальда?»

– О боги.

– Но что тебе до богов, полукровка. Я не могу слышать твои молитвы. У тебя есть камень. Твой брат в пути. Ты можешь мгновенно оказаться