А Темяна продолжала нести дозор по ночам. Едва дыша, не шевелясь, в темной одежде, накрытая черной овчиной, совершенно сливаясь с темнотой, сидела она по ночам возле ложа, где спал ее сын. Она хорошо понимала, откуда ему ждать новой беды, и сторожила на незримой тропе Нави. И однажды вдруг встрепенулась: в самый глухой час ей почудились где-то рядом крадущиеся шаги.

Старуха затаила дыхание. Из тьмы выступила неясная фигура; Темяна, «мать мертвых» своего племени, легко распознала вредоносное порождение Нави.

– Кто ты и из какого мира? – строго спросила она.

– Из рода лихоманок я, имя мне Знобея, – раздался в ответ дрожащий голос, сопровождаемый стуком зубов. – И которого человека поймаю, буду его знобить и леденить, так что он и на солнышке не обсушится, и в печи не согреется. Иду я из Нави темной, из бездны полуночной, и живет нас там двенадцать сестер со старшей-набольшей сестрою; все мы мясом мертвых выкормлены, холодной кровью вспоены, к железным столбам прикованы, а коли сорвемся с привязи, ни единого человека на белом свете не оставим!

– Зачем пришла?

– Пришла я за Вершиславом, Братомеровым сыном, Ратиславовым внуком. Отдан он мне в законную добычу, в пропитание. Я его-то съем, косточки обгложу, на косточках покатаюся, поваляюся.

– Рановато ты расхвасталась! – Темяна закряхтела и поднялась с пола, опираясь на метлу. – А поди ты прочь, девка-лихоманка Знобея, Знобуха, Ледея, Ледиха, Озноба, что как лед знобишь род человеческий!

И, метнувшись вперед, уверенная старуха со всей силы огрела лихорадку своей погребальной метлой. Раздался треск, из прутьев метлы посыпались черно-багряные искры и одели ее всю. Лихорадка завопила дурным голосом – вопль этот услышали по всему Ратиславлю и все пробудились, дрожа от ужаса, мужики похватали топоры, дети полезли под лавки.

– Будь ты расслаблена, живи на воде-студенице, а в белый свет не ходи, кости не зноби, тела не мучь! – продолжала Темяна, охаживая противницу метлой. – Ограждаю я сына моего Вершислава от тебя и сестер твоих тыном железным, пламенем ярым; подите вы на болото глухое, на дерево сухое, где петух не поет, собака не лает; идите в леса темные, на дерева сухие, в бездны преисподние, в котлы кипучие, в жары палючие…

Сплошное облако пылающих искр окружило лихорадку; та вопила не переставая и таяла на глазах. Когда она наконец исчезла, Темяна почти упала на лавку перевести дух; сбежавшиеся Ратиславичи, засветив огонь, сперва испугались ее, приняв за какое-то порождение бездны. Старую волхву так утомил этот поединок, что она весь день потом лежала без сил. Но все это время думала. Едва ли опасность миновала: у лихорадки Знобеи еще одиннадцать сестер. И хотя Темяна знала все их имена, у нее не хватило бы сил биться с этим воинством в одиночку. Зима наступала, и с каждым днем возрастали силы всех порождений бездны.

И вот теперь она сидела в середине Пекельного Круга и звала своего соратника с Той Стороны – кудесника Нави. Перед ней во тьме сияла Огненная река, по ее поверхности пробегали волны пламени, под ногами поскрипывала зола с погребальных костров. Ею были густо усыпаны берега реки, в обе стороны уходящие в бесконечную даль. Темяна вглядывалась в другой берег – в Нави ее глаза были куда моложе и зорче, нежели в Яви.

– Ты здесь, Волчья Мать? – закричала волхва живых. – Ты слышишь меня?

– Я здесь, – донесся ответ, и за всплесками пламени показалась белая фигура с неразличимым лицом.

– Мой сын и твой муж умирает. Отец твоих детей вот-вот проклянет их, потому что ему нашептывает подсадной дух. Та, что прислала его, хочет погубить его совсем и наслала лихорадку. Я прогнала ее, но она вернется со своими сестрами. Мне не под силу уберечь его в одиночку. Сделай что-нибудь, если ты не хочешь гибели своим детям и всему нашему роду.

– Я дам ему охрану, – ответила с той стороны волхва мертвых. – Я закрою тропы к нему из Нави. Но следи, чтобы никто не пришел со злом по дорогам Яви.

– Скоро солоноворот – время, когда вся Навь в наибольшей силе.

– Скоро солоноворот – время, когда все деды и чуры придут на помощь тому, кто нуждается в них…

* * *

С этого времени Темяна перестала ночевать у Вершины, но на княжьем дворе продолжало твориться нечто странное. Напуганные домочадцы договорились нести дозор по двое каждую ночь – только взрослые мужчины, – а все остальные с приходом темноты старались даже не выходить из жилищ. Ничего страшного не случалось, но людям начали мерещиться волки. Ворота Ратиславля стояли закрытыми, их открывали только днем, чтобы пропустить кого надо, и лесные звери никак не могли проникнуть в городок. Но то и дело кому-то виделся то серый хвост, мелькнувший за углом избы, то стоячие уши, то длинная морда с желтыми глазами. Волки никого не трогали, даже не пытались лезть к скотине, появлялись только в сумерках, и в ночной темноте можно было увидеть блеск их глаз. Богорад, впервые это увидев, заорал и запустил в желтые огоньки подвернувшимся поленом; огоньки бесшумно погасли. Принеся факелы, нашли валявшееся на мерзлой земле полено, но рядом никого – и ни единого следа на пороше. Волки не оставляли следов, и собаки молчали, только старались спрятаться в конуры.

– Не тревожьтесь, вас они не тронут, – спокойно сказала Темяна, когда к ней на Остров пришли рассказать об этих чудных делах. – Это Мать Волков прислала детей своих в сторожа.

Она знала, где эти волки скрываются днем. Невидимая для других цепочка звериных следов каждый вечер пересекала замерзший ручей и тянулась с Волчьего острова на жилую сторону.

А ее внуку Славяте и его товарищам-бойникам каждую ночь снилась белая женщина, которая набрасывала на них волчьи шкуры и посылала в Ратиславль – охранять князя и не подпускать к нему несущих зло. И они шли, осторожно ступая след в след, за своим вожаком и белой женщиной – Волчьей Матерью, волхвой Нави…

* * *

После путешествий первых дней наступило спокойное время. В Навь Лютава больше не ходила: этого вообще не следует делать без особой нужды, да и первые походы отняли у нее слишком много сил. Она шила, потом, когда Добровед принес ей вычесанный и скатанный в куделю лен, начала прясть. Теперь она плохо различала дни: почти все время было темно, иногда вверху светились серые пятна окошек, но чаще во тьме Подземья виднелись лишь огоньки лучин. Она то сидела у прялки, то варила кашу, то ела, то спала… Были это разные дни или один и тот же – Лютава не знала.

Теперь у нее было средство избавить отца от подсадного духа. Но воспользоваться она им могла еще не скоро – после Ладиного дня, когда закончится срок ее заточения. Нередко ее терзали опасения, что через несколько месяцев уже будет поздно. Довольно быстро Лютаве пришло в голову передать кольцо Лютомеру и отослать его домой – но, попробовав снять колечко, она обнаружила, что оно не снимается! На вид оно не изменилось и по-прежнему выглядело как ничего не стоящая детская поделка, но зато так прочно сидело на пальце Лютавы, будто родилось с нею. Выходит, в Ратиславль это кольцо попадет только вместе с ней.