Обернулся и первым делом уткнулся взглядом в Ли Хана (совсем без башни человек!).

— Придумай быстро, как мне это назвать?

— Псих, — немедленно отозвался белый.

— Что же это за название такое?

— Это не название, это вы — псих.

Ясно: он мне — не помощник. На более безопасном расстоянии от места ворожбы устроилась банда армейских экспертов, медитирующая на горизонт. Подойти ближе решился только капитан (просто чтобы не ни в чем не уступить белому).

— Ридзер, я хочу увековечить свое имя. Как мне назвать эту дрянь?

— «Вилка Тома?» — капитан поднял с земли означенный инструмент.

— Гениально! Серебряная Вилка Тома!!!

Вилка, конечно, не серебряная, а мельхиоровая, но не суть.

Все, жизнь удалась — свое имя я обессмертил. Осталось брата воспитать…

Часть восьмая

Молниеносным бывает только поражение.

Глава 34

Призрачные огни отполыхали над горами и в Кунг-Харн вернулся покой. Ну, как покой — люди затаились. Те, кто еще недавно рассуждал о вреде условностей, красили веки сажей, доставали из сундуков халаты традиционных цветов и, с некоторым усилием, вспоминая количество положенных поклонов. Город заполонило серое и коричневое, цвета, унаследованные Кунг-Харном от каторжан. Пастыри и светлорожденные, печатные и свободные вцепились в предписанные Уложением ритуалы с таким рвением, будто карающие стояли у каждого из них за плечом, казалось, появись прямо сейчас в небе ледяной дракон — скажут «такова жизнь» и пожмут плечами. Но подняться до таких высот благочестия дано было не всем.

Крупнейшая к северу от Миронге община талле пребывала в состоянии непрекращающейся истерики — не укрощенный служением Храму дар практически лишил своих несчастных обладателей соображения. Тщетно Номори Каши пытался подать пример рассудительности — общинники не слышали никого, кроме себя. До обмороков и припадков пока не дошло, но сейчас хватило бы и меньшего — людям, заботам о благополучии которых старейшина посвятил пятнадцать лет жизни, предстояло стать первыми жертвами грядущей катастрофы.

И Номори сдался бы, удалился от дел, искать душевного спокойствия перед лицом уничтожения, если бы не дети — треть общины составляла молодежь до четырнадцати лет, будущее целого народа, надежда на возрождение. Чуть больше полусотни юных талле, выросших без оглядки на традиции, свободных от идеи служения и подспудного ожидания визита вербовщиков. Из-за них Номори не мог позволить себе остановиться.

После краткого момента колебаний, старейшина отправился за помощью к Тай’Келли. Ибо если не пастырь, то — кто?

Храмовый комплекс Кунг-Харна строился на северной окраине с прицелом на будущий рост города. Присланные из самой столицы архитекторы благоразумно оставили место под новую ратушу, часовую башню и прочие городские нужды. И надо признать, за двадцать лет город вырос, но только на юг, в сторону рудников. Кварталы печатных лепились по неудобьям, а вот благочестивых граждан, желающих заложить дом поближе к Храму, все не было и не было. Расползались по камням недорезанные строителями лозы, зарастала бурьяном несостоявшаяся площадь, появилась вокруг владений жрецов ограда (скорее — от ползучих гадов и насекомых, чем от людей), требованиям Уложения это никак не соответствовало, но даже покойный Главный смотритель не решился нарушить замысел и отдать печатным место, предназначенное для свободных людей. В итоге, Номори шел к Храму по петлястой тропинке, не защищенной от палящего солнца тенью домов или сенью листвы, словно в скит.

— Не положено.

Тай’Келли сидел в пыльной, замусоренной гостиной казенного дома (казалось, последние полгода ее вообще не убирали), перед ним стояли треснувшая чашка и засаленный чайник, пить из которого Номори не согласился бы даже под страхом смерти.

— Что — «не положено»? — настаивал старейшина.

— Ничего. Ничего без приказа не положено. Семиглавье!

Оно, конечно, так: эти семь глав Уложения писались для того, чтобы обеспечить единоначалие в час испытаний, сосредоточить силу в руках пусть не благочестивых, зато практичных гражданских властей. Но Номори-то нужна была помощь не стражников, а авторитета!

Тщетно. Пастыри, все сплошь — приезжие, оставались глухи к мольбам. Служить закону, а не людям — их особое послушание, и что при этом случится с остальным миром никого не волнует. Когда-то Номори полагал это силой, но вот случился не бунт печатных, а реальная, не зависящая от воли человека беда, и — где их сила?!! Тьфу!!!

Добро же! Они хотят приказа? Будет он!

С невиданной доселе решительностью Номори зашагал обратно в Кунг-Харн. Вознеся молитву и укрепив дух, старейшина решился переступить через головы десятков чиновников и слуг, попрать все традиции и приличия, стать мишенью для общественного порицания и дурной молвы… Отправился прямиком к градоправителю, проще говоря.

В дом светлорожденного его пустили неожиданно легко и в дальние, личные покои проводили без возражений. Лишь ступив на мягкие ковры и раздвинув шелковые занавески Номори осознал причину смятения слуг — Ана’Тулле пьянствовал. И не один, а в компании с хранителем порядка и благочестия, держателем ключей от ворот и второй круглой печати… в общем, с начальником городской стражи. Оргия уверенно приближалась к завершающей стадии — бесчувственным телам в лужах мочи и рвоты. Сладковатый запах, витающий в воздухе, подсказывал, что почтенные мужи радовали себя не только выпивкой, а значит, пытаться протрезвить их магией либо зельями — не только бесполезно, но и опасно. С неприятным холодком в душе, Номори понял, что дееспособной власти в городе попросту не существует.

Но он не отступил, нет, он попытался воззвать если не к разуму светлорожденных, то хотя бы к чувству самосохранения:

— Досточтимый владыка, опора праведных и надежда…

— М-е-е.

Проще надо, буквально двумя словами.

— Город на грани бунта. В горах — странная магия. Нужно что-то делать!

— Пды ссс… — градоправитель поманил его рукой, порылся в устилающих ложе подушках, цапнул Номори за руку омерзительно влажной ладонью и вложил в кулак что-то холодное и угловатое.

Старейшина глянул и обомлел: ему только что вручили золотую пайсу, в период семиглавья — символ высших властных полномочий. То есть, теперь он мог самого Ана’Тулле на виселицу отправить, если бы это хоть что-то меняло.

«Они что, сидели с этим и ждали первого, кто войдет?»

Или, что хуже, именно его? То-то слуги так быстро отворили. Какая поразительная прозорливость…

— Впрд! — напутствовал его градоправитель. Хранитель порядка и благочестия самым гадким образом подмигнул.

Старейшина выкатился из покоев, пока эти алкаши еще чего-нибудь не придумали.

Отбежав на безопасное расстояние (в приемную чиновника), Номори бережно пристроил на груди символ власти и украдкой посмотрелся в большое ростовое зеркало. Ну, что сказать? Самой заметной частью отражения оказалась пайса, у самого