— Вы как председатель Общества защиты африканской природы должны послать письмо с подтверждением, что деньги приняты, и с благодарностью за щедрый дар.

— О чем это ты? — уставился на него Шон. — Что за общество?

— Я только что создал его, сэр, и избрал вас председателем. Уверен, что мы сможем разработать меморандум, сформулировать цели и устав общества, но главное — организовать кампанию, чтобы люди знали, что мы делаем. Нужно заручиться поддержкой общества. — Марк говорил быстро, излагая заранее продуманное, а Шон слушал; цвет его лица постепенно становился нормальным, появилась довольная улыбка, борода вновь приобрела обычную форму. — Мы используем эти деньги для рекламы в прессе, пусть общество знает о своем наследии. — Марк быстро продолжал, идеи непрерывно рождались в его голове, тут же сменяясь новыми, а Шон слушал, иногда ухмылялся, качал головой и наконец расхохотался. И хохотал долго.

— Хватит! — наконец радостно взревел он. — Садись, Марк, пока достаточно. — Он порылся в кармане в поисках платка и, приходя в себя, вытер глаза и трубно высморкал свой большой нос. — Это неприлично, — хмыкнул он. — Настоящее святотатство! Да ты вообще не уважаешь деньги. Что противно природе.

— Нет, сэр, я уважаю деньги, но они лишь средство, а не цель. — Марк тоже рассмеялся, веселье генерала оказалось заразительным.

— Бог мой, Марк! Ты настоящий подарок. Где только я тебя отыскал? — Он в последний раз рассмеялся и посерьезнел. Достал лист чистой бумаги и стал делать заметки.

— Как будто у меня мало работы, — ворчал он. — Давай сформулируем цели этого твоего общества, будь оно неладно.

Они работали почти три часа, пока не пришла Руфь Кортни и не позвала их ужинать.

— Минутку, дорогая, — ответил Шон и прижал пресс-папье кипу заметок; он уже собирался встать, но вдруг посмотрел на Марка, хмурясь. — Вы приобрели опасного врага, молодой человек, — предупредил он.

— Да, знаю, — серьезно кивнул Марк.

— Ты сказал это с большим чувством.

Он вопросительно смотрел на Марка. Марк еще немного поколебался, потом начал:

— Вы знали моего деда Джона Андерса, вы как-то говорили о нем. — Шон кивнул и снова опустился в мягкое кресло. — У него была земля, восемь тысяч акров, он назвал ее Андерсленд.

Шон снова кивнул, и Марк стал рассказывать, без прикрас, излагая только факты, а когда делал предположения или высказывал догадки, то так и говорил.

Снова пришла Руфь звать их за стол. Марк как раз описывал ночь на откосе, когда в его лагерь явились стрелки. Она хотела настоять на том, чтобы они наконец пошли к столу, но увидела их лица, замолчала и стала слушать, и лицо ее становилось все более бледным и напряженным.

Он рассказал о Воротах Чаки, о том, как искал могилу деда и как на него охотились, а когда закончил, все молчали. Наконец Шон встал, глубоко, шумно вздохнул и наконец сказал:

— Почему ты не сообщил об этом?

— О чем? Кто бы мне поверил?

— Ты мог обратиться в полицию.

— У меня нет ни единой улики против Дирка Кортни, за исключением абсолютной уверенности. — Он опустил взгляд. — История такая невероятная, что до этой минуты я не решался поделиться ею даже с вами.

— Да, — кивнул Шон. — Понимаю. Даже сейчас я не хочу в это верить.

— Простите, — просто сказал Марк. — Я знаю, что это правда, но сам не хочу верить.

Шон покачал головой и опустил подбородок на грудь. Руфь, стоя за ним, положила руку ему на плечо, успокаивая.

— Боже, сколько мне еще страдать из-за него? — прошептал Шон и снова поднял голову. — Отныне ты в еще большей опасности, Марк.

— Не думаю, генерал. Он знает, что я под вашей защитой.

— Дай Бог, чтобы этого было достаточно, — сказал Шон, — но что мы можем противопоставить ему? Как остановить этого… — он помолчал, подыскивая слово, и свирепо закончил: — Это чудовище?

— Нет никаких доказательств, — сказал Марк. — Мы ничего не можем использовать против него. Он слишком умен.

— Доказательства есть, — с непоколебимой уверенностью возразил Шон. — Если все это правда, доказательства найдутся.

* * *

Широкая спина Троянца под Марком казалась бочонком; солнце жгло так, что на спине и под мышками выступили темные пятна пота; Марк спускался по берегу Бубези, а Спартанец, второй мул, тяжело груженный, шел за ним в поводу.

На белоснежном речном песке он позволил мулам войти в воду, и они начали шумно пить. Марк почувствовал, как раздувается у него между коленями брюхо животного.

Двойная корзина на спине вьючного мула была не самой тяжкой ношей, какую Марк прихватил с собой из многолюдного мира цивилизации. Он вез с собой груз вины и сожалений, печаль об утраченной любви и досаду — ведь он не выполнил свой долг. Но теперь, под утесами Ворот Чаки, он чувствовал, как бремя становится легче, а плечи набирают силу.

Казалось, из-за долины Бубези к нему тянулось нечто неощутимое — сознание судьбы, движущейся предопределенным курсом; больше того, чувство возвращения домой. «Да, — с неожиданной радостью подумал он, — я возвращаюсь домой».

Марк вдруг заторопился. Он оторвал упрямого Троянца от реки (с его вислых, словно резиновых губ все еще лилась вода) и заставил войти в быстрое зеленое течение; когда мул перестал доставать до дна, Марк соскользнул с его спины и поплыл рядом.

Большие плоские копыта снова коснулись дна, и он опять сел в седло боком и въехал на противоположный берег; брюки липли к ногам, с промокшей рубашки текла вода.

Неожиданно, впервые за неделю и без всякой явной причины, Марк рассмеялся — легким неудержимым смехом, который еще долго окружал его, словно аура.

* * *

Звук был очень слабым, а копыта серого мула Троянца ритмично стучали по мягкой почве, поэтому Марк вообще не был уверен, услышал ли что-то.

Он остановил Троянца и прислушался. Тишина была такой полной, что, казалось, шуршит, как статическое электричество, и когда милей выше по реке меланхолически и мелодично свистнул лесной голубь, казалось, он совсем рядом.

Марк покачал головой и подобрал поводья. Когда копыто снова ударилось о землю, звук повторился, и на этот раз ошибиться было невозможно. Волоски на шее Марка встали дыбом, и он, только что спокойный и расслабленный, настороженно выпрямился в седле. Такой звук он слышал всего однажды и был уверен, что никогда его не забудет.

Близко, очень близко — доносится из густых прибрежных кустов, непролазной чащи дикой локвы и свисающих лиан, типичного укрытия для такого зверя.

Странный нездешний звук, переливчатый и непрерывный, точно жидкость льется на землю из каменного кувшина… только тот, кто слышал его раньше, распознает в нем предостерегающее рычание взрослого леопарда.

Марк отвернул мула в сторону и повел вверх по склону. Достигнув навеса деревьев, он стреножил под их пологом мула и ослабил подпругу.