— Повитуха говорит, он крупный и сильный! — бросилась на защиту малыша Екатерина.

— Конечно, ей видней… Но посмотри, какие у него пальчики! И ноготки! Ты видела? У него ноготки!

— И на ножках тоже, — гордо сообщила молодая мать. Они стояли бок о бок и дивились на чудо, которое сотворили. — У него пухлые ножки с невероятно маленькими пальчиками.

— Покажи, — сказал он.

Она нежно стянула крошечные шелковые пинетки с ног младенца.

— Вот. Посмотрел? А теперь я надену их снова, пока он не простудился.

Генрих осторожно коснулся крошечной ножки.

— Мой сын, — благоговейно сказал он. — Благодарение Господу, у нас сын!

Я лежу в кровати, как велела миледи Бофор в своей Королевской книге, и принимаю гостей. Приходится скрывать улыбку, когда я вспоминаю, как рожала меня матушка: во время военной кампании, в палатке, как солдатская девка. Но в Англии так не принято, а я теперь английская королева, а мое дитя в свой час станет королем Англии.

Никогда в жизни не знала я такой чистой радости. Задремав, я просыпаюсь с сердцем полным восторга и даже не сразу могу сказать, что тому причиной, а потом вспоминаю: у меня сын! И тогда я улыбаюсь, поворачиваю голову, и та, что сидит рядом, отвечает на мой вопрос прежде, чем я успеваю его задать:

— Да-да, дитя здорово, ваше величество.

Генрих очень заботлив, раз двадцать на дню заходит нас навестить и рассказать о том, какие он сделал распоряжения. У малыша теперь свита человек в сорок, не меньше, и ему уже выделены апартаменты в Вестминстерском дворце — там он будет жить, когда вырастет настолько, что сможет заниматься государственными делами. Я улыбаюсь, но ничего не говорю. Еще Генрих готовит самые торжественные крестины за всю историю Англии. Все самое лучшее для будущего Генриха IX! Порой, сидя в постели, вся обложенная подушками, я вовсе не пишу письма, как все думают, а рисую его монограммы. Генрих IX, король Англии.

Опекунов для него выбирают самым вдумчивым образом. Это дочь императора, Маргарита Австрийская, и король Франции Людовик XII. Таким образом, наш маленький Тюдор уже служит Англии: развевает подозрения, которые испытывает к нам Франция, и укрепляет наш союз с Габсбургами.

Его крестными станут архиепископ Уорхэм, мой дорогой друг Томас Говард, граф Суррей, и графиня Девонская. Леди Маргарет возьмет на себя заботу о детских комнатах в Ричмонде. Ричмонд — самый новый и самый чистый дворец в окрестностях Лондона, и где бы ни находился двор — в Уайтхолле, Гринвиче или Вестминстере, — мне всегда будет легко приехать к сыну.

Конечно, мысль о том, что придется оставить его, мне невыносима, но за городом ему лучше, чем в Сити. А потом, я буду приезжать к нему не меньше раза в неделю, Генрих мне это обещал.

Генрих отправился к святилищу Богоматери Вальсингамской, как обещал, и Екатерина поручила ему передать монахиням, что приедет сама, когда будет носить следующее дитя, чтобы возблагодарить за благополучное рождение первенца и помолиться о том же для второго. И впредь, всякий раз, когда забеременеет, она будет приезжать в Вальсингам и надеется, что будет навещать их часто. Еще она дала ему тяжелый кошель с золотом:

— Попроси их молиться за меня!

— Молиться за королеву Англии — их долг, — заметил Генрих, принимая кошель.

— Напомнить будет не лишне…

Когда Генрих вернулся, началась подготовка к праздничному турниру, который по своей пышности должен был превзойти все турниры, какие только знала Англия. Еще перед отъездом специально по этому случаю король заказал новые доспехи; по просьбе Екатерины ее любимец Эдуард Говард, младший сын Томаса Говарда, проследил за тем, чтобы доспехи были стройному молодому королю впору и чтобы работа была образцовая. Екатерина повелела всюду развесить знамена и гобелены и изготовить веселые маски. Все сверкало золотом: стяги и занавеси из золотистой ткани, золотые блюда и чаши, золотые рукоятки к пикам и копьям, тисненные золотом щиты, даже упряжь королевского коня и та была позолочена.

— Красивый получится турнир! — заметил королеве Эдуард. — Английское рыцарство и испанская элегантность!

— У нас есть повод для великого праздника, — улыбнулась она.

Я знала, что декор получился самый впечатляющий, но даже у меня перехватило дыхание, когда король выехал на турнирную арену. Дальше дело было за девизом, который он, как всякий участник турнира, для себя выбрал и таил от меня в секрете. Я знать не знала, какой девиз это будет, пока Генрих не подъехал к королевской ложе мне поклониться. Тут заиграли трубы, развернулось знамя зеленого тюдоровского шелка, и герольд возвестил рыцарский титул короля, избранный им для этого соревнования: «Сэр Верное Сердце!»

Я встаю на ноги и сжимаю руки перед лицом, чтобы скрыть, как дрожат у меня губы. Глаза мои полны слез. Назвав себя Верным Сердцем, он перед всем миром провозгласил о восстановлении наших отношений, о том, что он любит меня и предан мне. Свита отступает назад, чтобы я в полной мере оценила полог, который он приказал повесить над королевской ложей. Полог сплошь расшит маленькими золотыми эмблемами, на которых переплетены наши инициалы, «Г» и «К». Куда бы я ни взглянула, на каждом стяге, по углам затягивающей арену зеленой ткани, на каждом шесте — буквы «Г» и «К». Он воспользовался турниром, дабы сообщить миру, что он мой, что сердце его принадлежит мне и что это верное сердце.

Охваченная чувством триумфа, я оглядываю свою свиту, самых хорошеньких девушек из лучших семей Англии, про которых знаю, что каждая хотела бы оказаться на моем месте. Если повезет, если удастся соблазнить короля, если я умру и трон мой станет свободен…

Однако все — и избранный королем девиз, и сплетенные вместе золотые инициалы, и крик герольда — говорит им: «Нет!» Воля Господа, упорство моей матушки, слово, данное мною Артуру, и судьба Англии привели меня к сегодняшнему торжеству: в колыбели лежит мой сын, английский наследник, а король Англии во всеуслышание заявил о своей любви ко мне!

Я прикасаюсь концами пальцев к губам и посылаю поцелуй мужу. Его забрало поднято, голубые глаза сверкают. Его любовь согревает меня, как горячее солнце моего детства. И впрямь на мне печать благословения Господня. Я пережила вдовство, отчаяние и потерю Артура. Ухаживания старого короля не соблазнили меня, его враждебность не сломила, ненависть его матери не погубила. Любовь Генриха чрезвычайно приятна, но не в ней мое спасение. Мое спасение во мне самой. По воле Господа я сама, своими силами вышла из тьмы нищеты и отчаяния к блеску и свету. Я сама сделала себя женщиной, которая смело смотрит в лицо жизни и смерти и справляется и с той и с другой.

Помню, однажды, когда я была маленькой, моя матушка молилась перед битвой, а помолясь, поднялась с колен, поцеловала крестик слоновой кости и сделала знак придворной даме, чтобы та принесла ей доспехи. Я подбежала к матушке и попросила ее не идти на бой. Зачем ей скакать туда, если Господь нас любит? Если на нас Его благословение, зачем нам воевать? Разве Он не может просто прогнать мавров прочь?