Я выскользнула следом.

—Я выжила после нападения керы,— напомнила я.— Думаешь, мне повредит вторая доза яда, знакомого моему организму?

—Мы не знаем этого наверняка,— возразил Дрэйк.

—И поэтому оставим привязку как есть? Считаешь, что так будет лучше для меня и ребенка? Или так будет лучше для тебя?— Я подошла к мужчине, встала перед ним, отбросила волосы назад, наклонила слегка голову набок, открывая шею.

Дрэйк смотрел на меня, пристально, напряженно, и я видела в глазах отражение внутренней борьбы, холодного разума, пытающегося обуздать инстинктивное желание завершить привязку, пометить свою женщину. Природа должна взять свое, природа, неведомая, загадочная, создавшая эти узы, непознанное наследие отцов братства. И я понимала отчетливо, что или сейчас, или никогда. Другого случая не представится, и я не хотела уезжать с неинициированной привязкой, с опасениями, как она отразится на крошечной пока жизни во мне.

Шаг вплотную ко мне. Прикосновение к шее, заставляющее склонить голову на самое плечо. Я закрыла глаза, не сдержала дрожи, когда клыки легко вошли в плоть. Я ждала вспышки боли, как в прошлый раз, но она лишь рассыпалась слабыми искрами при укусе, уступив место удовлетворению, приятному, кружащему голову. Словно после долгого, тяжелого дня я погрузилась в ванну, наполненную горячей водой с шапками душистой пены, отпустила наконец все тревоги, оставшись наедине с собой и покоем. Холодок освежающим ветерком прошелся по телу, правое запястье закололо ледяными иголочками. Дрэйк отстранился от меня, я покачнулась, открыла глаза. Мужчина поддержал меня, посмотрел взволнованно в лицо.

—Айшель?

Я подняла правую руку. На коже тонкая черная косичка узора, складывающегося из тянущихся, сплетающихся язычков пламени, обхватывающих запястье браслетом. Я провела пальцами по месту укуса и мне не нужно зеркало, чтобы знать, что не осталось и следа от клыков.

Дрэйк дотронулся осторожно до похожего на татуировку узора, изучая недоверчиво черный «браслет». Невинное прикосновение к запястью отозвалось вдруг волной знакомого жара, тягучими каплями лавы в крови. Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как аромат проникает в легкие, туманит разум, поглощает мысли лишние, неуместные сейчас. Не понимаю… после укуса Нордана все было иначе.

—Дрэйк,— прошептала я растерянно.

Наши глаза встретились. Только на мгновение, но я увидела огненную бездну, осознала, что вот-вот исчезну в пламени. Поцелуй, яростный, жадный, обжег губы, мужские ладони скользнули по моим груди, талии, бедрам. Прикосновения торопливые, хаотичные, грубоватые, но мне все равно. Я отвечаю нетерпеливо, сама желаю прикоснуться к обнаженному телу, расстегиваю поспешно рубашку, путаясь в пуговицах, неожиданно мелких, вертких. Запах клубится вокруг, краем глаза я замечаю, как воздух сминается, словно лист бумаги, обращается зыбким маревом, горячий, готовый вспыхнуть в любой момент, смешивается с нашим тяжелым, неровным дыханием.

Дрэйк оттеснил меня назад, вынуждая отступать, пока я не уперлась в край одного из столиков. Приподнял и посадил на край столешницы, раздвигая мне ноги. В спину ткнулось что-то, похоже, лампа и я, не глядя фактически, просто столкнула ее локтем на пол. Грохот, звон бьющегося стекла донеслись будто издалека. Я вытянула полы рубашки из-под ремня брюк, расстегнула последние пуговицы, сняла раздражающую вещь с мужчины. Провела ладонями по груди, плечам, отметив со странным удовлетворением, что медальона нет. Откинула голову, подставляя шею по жгучие поцелуи, давая короткую передышку ноющим болезненно губам, ощущая, как кожи касаются, царапая, острые кончики клыков. На секунду всколыхнулась жалость, досада, что Дрэйк не укусил меня вот так, в порыве безумной страсти, в жарком мареве, что вилось пеленой вокруг.

Действительно безумие. Похожее на то, что было в прошлый наш раз, до того, как Дрэйк опомнился. И одновременно другое, темное, поглощающее не только мысли, но и нас самих. Никто из нас не мог остановиться, не мог взять под контроль эту голодную огненную бездну внутри.

Мужчина сдернул бретельки черного платья с моих плеч, ладонь скользнула под ткань лифа и сорочки, накрывая грудь. Я выгнулась, уперлась одной рукой в столешницу и задела небольшую стопку книг на краю. Передвинула чуть руку, сбрасывая книги на пол, не обращая внимания на последовавший за падением шум. Мне едва хватало воздуха, тело пылало, сгорая изнутри, по венам текла уже не кровь, но раскаленная лава, в голове туман, сладкий, манящий. Дрэйк рывком поднял подол платья, провел по внутренней стороне бедра, касаясь сокровенного через тонкую преграду белья. Вернулся к моим губам, перехватывая готовый сорваться стон, заглушая его поцелуем, неожиданно тягучим, мучительно долгим. Я подалась бедрами навстречу, чувствуя, как бездна затягивает неумолимо, как рвется на волю огонь, стремясь соединиться с огнем. Мужчина опрокинул вдруг меня на столешницу. Звякнула глухо пряжка ремня, Дрэйк склонился ко мне и огненные всполохи в почерневших глазах казались отражением этого темного безумия на двоих.

Сдвинутое кружево белья вопреки моему ожиданию, смутному, мелькнувшему отрешенно на границе сознания, что трусики опять порвут. Движение вперед, и мой вскрик, увязший в густом сухом воздухе. Я обняла Дрэйка, прижалась, отвечая на резкие толчки, прикусывая до крови нижнюю губу. Под спиной что-то скрипнуло протяжно, хрустнуло, и на мгновение мир за вуалью марева растворился, чтобы вернуться ощущением жесткой стены, к которой мужчина меня притиснул. Я лишь крепче сжала руки и ноги, едва удостоив вниманием развалившийся столик позади Дрэйка. Порожденная природой, инстинктами бездна тоже требовала свою дань, тянулась, желая большего. Огонь полыхнул сильно, ярко, опаляя тело, разбивая мир на бессчетные сверкающие искры. Заставляя вскрикнуть громче, отдавая бездне ее жертву. И бездна приняла дань, успокоилась, оставляя ослабевшее тело, эхо наслаждения, сознание, медленно возвращающееся из тумана.

Дрэйк осторожно поставил меня на ноги, оправил мое платье, застегнул свои брюки. Подхватил меня на руки, отнес в спальню, уложил в постель и сам лег рядом, прижав к себе. Удивительно, но, похоже, ни один из нас не вспомнил раньше о находящейся в соседней комнате кровати.

Мы ни о чем не разговаривали, просто лежали в объятиях друг друга, слушая, как исчезают последние отголоски темного безумия в крови, как поют за окном птицы, приветствуя новый день, как доносятся из глубины дома голоса прислуги. И я снова, как вчера в парке, позволила себе пусть на короткий совсем срок, но представить, что мне не надо никуда уезжать, что не существует других десяти собратьев, что все будет хорошо. Ощущала, как Дрэйк перебирает мои волосы, чувствовала облачко тревоги в запахе сандала и лета. И я знала, что даже сейчас, даже на минуту он не позволяет себе забыться, не верит в фантомы успокоительного самообмана.

—Ты хорошо себя чувствуешь?— Дрэйк все же нарушил молчание.

Я перевернулась, положила руку на обнаженную грудь.

—Хорошо. И даже прекрасно. А ты?

—Ты стала пахнуть иначе,— мужчина нахмурился.— Несколько непривычно воспринимать тебя и через запах тоже.