У Веры срочное дело – уговорить брата отказаться от своей доли наследства в пользу сестер. И она прерывает Достоевского и заговаривает о наследстве. Поглощенная своим поручением, она распаляется, не слушает возражений, упрекает Достоевского в «жестокости» по отношению к сестрам и в конце концов разражается слезами.

Достоевский, разнервничавшись, встает из-за стола, не закончив обеда, и уходит в кабинет, а Анна Григорьевна провожает Веру до двери.

Достоевский сидит за письменным столом, обхватив голову руками. Он еще слышит, как женщины прощаются, перешептываясь в передней. Огромное отвращение, страшная усталость наваливаются на него: этот испорченный семейный обед, эти слезы, упреки из-за каких-то нескольких грошей!..

Вдруг он ощущает на руках теплую влагу. Подносит руки к глазам – они в крови. Он проводит пальцами по губам, по бороде – пальцы становятся липкими от крови. Он вскрикивает. Прибегает Анна Григорьевна и видит: он стоит неподвижно, лицо его смертельно бледно, подбородок и борода запачканы кровью.

«Доктора, скорее!»

Кровотечение прекращается до прихода врача. Достоевский моет руки, лицо, зовет детей и вместе с ними рассматривает юмористические картинки в только что присланном журнале.

Врач наконец приезжает и застает спокойного, улыбающегося человека, который просит его просто прослушать легкие. Но когда доктор начинает выстукивать грудь, кровотечение возобновляется.

Оно такое сильное, что Достоевский теряет сознание. Когда он приходит в себя, его первые слова обращены к жене:

«Аня, прошу тебя, пригласи немедленно священника, я хочу исповедаться и причаститься!»

После исповеди и причастия состояние больного как будто улучшается. Он благословляет детей и жену; потом его укладывают в кабинете на диван, и он засыпает. Анна Григорьевна и доктор фон Бретцель всю ночь бодрствуют у постели больного.

Тем временем послали за профессором Кошлаковым и доктором Пфейфером. Сравнительно небольшое количество вытекшей крови успокаивает врачей. «Он выздоровеет», – обещают они. Следующий день не приносит ухудшений. Достоевский просыпается бодрым, просит дать ему корректуру «Дневника писателя» и обсуждает с женой правку.

Весть о его тяжелой болезни быстро разнеслась по городу. Друзья навещают его. Колокольчик над входной дверью трещит не переставая и его приходится подвязать, чтобы звон не утомлял Федора Михайловича.

Анна Григорьевна просит жильцов верхнего этажа не ходить по квартире в башмаках, так как эта вечная ходьба беспокоит больного.

Достоевский съедает немного икры и выпивает стакан молока.

«Я думаю о детях, какими они будут, когда вырастут», – шепчет он.

В ночь с 27 на 28 января он будит жену. Только свет ночника освещает комнату. Анна Григорьевна рассказывает:

«– Ну, как ты себя чувствуешь, дорогой мой? – спросила я, наклонившись к нему.

– Знаешь, Аня, – сказал Федор Михайлович полушепотом, – я уже часа три как не сплю и все думаю, и только теперь осознал ясно, что я сегодня умру.

– Голубчик мой, зачем ты это думаешь? – говорила я в страшном беспокойстве, – ведь тебе теперь лучше, кровь больше не идет, очевидно, образовалась „пробка“, как говорил Кошлаков. Ради Бога, не мучай себя сомнениями, ты будешь еще жить, уверяю тебя!

– Нет, я знаю, я должен сегодня умереть. Зажги свечу, Аня, и дай мне Евангелие!»

Часто, когда Достоевский колебался принять какое-нибудь решение, он наугад открывал Евангелие, подаренное ему на каторге, с которым никогда не расставался, и читал первые попавшиеся на глаза строки. И теперь он поступает также: берет книгу в черном кожаном переплете и протягивает жене:

– «Читай.

– Евангелие от Матфея, глава III, строфа II, – говорит Анна Григорьевна и читает: „Иоанн не удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду“.

Федор Михайлович улыбается:

– Ты слышишь – „не удерживай“, значит, я умру».

Анна Григорьевна не может удержаться от слез. Федор Михайлович ласково ее утешает. Потом он засыпает, не выпуская руки жены из своей.

В одиннадцать часов утра он внезапно просыпается, приподнимается на подушке, кровотечение возобновляется.

«Бедная… дорогая… с чем я тебя оставляю… бедная, как тебе тяжело будет жить!»

Он зовет детей и дает последние наставления:

«Храните беззаветную веру в Господа и никогда не отчаивайтесь в Его прощении. Я очень вас люблю, но моя любовь ничто в сравнении с бесконечной любовью Господа ко всем людям, созданным Им».

Он обнимает детей, благословляет их и передает свое Евангелие девятилетнему сыну Феде.

Между тем силы Достоевского быстро тают. Ближе к вечеру он начинает задыхаться, приподнимается на диване и струйка крови течет по его губам и окрашивает рубашку. Анна Григорьевна дает ему кусочки льда, но кровотечение не останавливается. Снова посылают за доктором. Достоевский невнятно бормочет какие-то бессвязные слова, и жена записывает их на клочке бумаги:

«Как я вас разоряю… Вычеркни, что найдешь возможным… Что сказано обо мне?.. Конец, конец, зальет»…

Он теряет сознание и падает на подушки. Жена и дети стоят на коленях у изголовья и плачут. Друзья, родственники, собравшиеся в гостиной, ждут известий о состоянии больного. Телеграммы с выражением соболезнования уже поступают отовсюду.

В семь часов вечера в кабинет впускают посетителей. В комнате темно. Теплится лампада, и ее свет нарушает мрак и безмолвие темной, точно пещера, комнаты. Достоевский, полностью одетый, лежит на диване, голова его покоится на подушке. Видно только его белое, как лист бумаги, лицо. На подбородке выступает рыжеватое несмытое пятно крови. Веки судорожно сжаты.

Какое-то бульканье слышится в горле. Дыхание со слабым свистом вырывается из раскрытых губ, прерывается, свистящее, стесненное. Он пытается что-то сказать, но уже никто не может разобрать его слов.

Доктор приезжает в восемь часов вечера, но может только уловить последние биения сердца умирающего. Федор Михайлович испускает последний вздох в 8 часов 36 минут, не приходя в сознание.

Тело обмывают, облачают в свежую рубашку и кладут на стол, ожидая, когда будет готов гроб. Покойного покрывают до пояса золотым покровом, принесенным из соседней церкви. Вокруг стола ставят высокие зажженные свечи.

В сложенные на груди руки вложена икона. В углу перед образом теплится лампада. Воздух пропитан запахом ладана, воска, одеколона. Возле мертвого сидит художник и набрасывает портрет усопшего.

Религиозные церемонии сменяют одна другую. Прибывают депутации из разных учреждений со священником своей церкви и хором певчих и просят позволения отслужить панихиду у гроба Достоевского. Приходит депутация студентов, приходит депутация от Морского корпуса. Их священник служит панихиду, хор морского корпуса сопровождает ее своим пением.