Он сказал мне в ответ именно то, о чем думала я сама.

— Мы должны подумать о Джори, о его комфорте. Нам понадобится лифт, широкие двери. Нужно будет расширять коридор. И еще надо принять во внимание, что Джори с Тони могут пожениться. Он спрашивал меня, что я по этому поводу думаю: сможет ли она быть счастливой с ним. Я сказал: конечно. Я вижу, как они любят друг друга. Мне нравится в ней то, что она как бы и не замечает его физического недостатка, его инвалидного кресла. Она видит в нем не то, чего он не может, а лишь то, что он может. А ведь между Тони и Бартом была не любовь, Кэти. Это было притяжение тел — или назови это как хочешь. Но не любовь. Не наша с тобой вечная любовь.

— Да… — выдохнула я. — Не та любовь, что длится вечно…

Двумя днями позже Крис позвонил из Шарноттсвилля, сообщив, что нашел дом.

— Сколько в нем комнат?

— Одиннадцать. Мне кажется он маленьким после Фоксворт Холла. Но комнаты светлые, большие. Там пять спален, четыре ванные, гостевая комната и еще одна большая комната на втором этаже, которую можно преобразить в студию для Джори. Из одной спальни сделаем мой кабинет. Тебе понравится.

Я засомневалась: уж больно быстро он его нашел, хотя я как раз об этом и просила. Но голос Криса был такой счастливый, что я стала надеяться.

— Он очень хорош, Кэти. Как раз такой, о котором ты всегда мечтала. Не слишком большой и не слишком маленький, уютный для всех. Большой участок с цветочными клумбами.

Было решено, что мы переезжаем.

Как только наши вещи и мебель, нажитая за годы, проведенные в Фоксворт Холле, будет упакована, мы выедем в Шарноттсвилль.

Бродя по комнатам, которые я преобразила по своему вкусу, я ощущала грусть. Барт не однажды жаловался по поводу моих преобразований и протестовал, говоря, что в этом доме ничто не должно изменяться. Но даже он, видя окончательный вариант моих фантазий, воплощение которых сделало, наконец, из дома дом, а не музей, согласился и позволил мне преобразовывать дальше.

В пятницу Крис, приехав, посмотрел на меня лучистым взглядом и сказал.

— Так что, красавица моя, продержись еще несколько дней, и дело будет сделано. Мне лишь надо еще раз съездить в Шарноттсвилль и осмотреть дом более тщательно, прежде чем мы подпишем контракт. Я также нашел квартиру, в которой можно будет жить, пока дом не будет отделан и переделан. И кое-что осталось недоделанным в лаборатории, так что дай мне несколько дней на все, и я вас переселю Как я уже говорил, я предполагаю работы по дому на две недели — и потом все будет готово, чтобы въезжать: трэки, лифт и тому подобное.

Он не говорил мне о том, что знала я сама и что делало его счастливым, он сам жил вместе с Бартом все эти годы, как на пороховой бочке, каждый день ожидая взрыва. Ни разу, ни одного слова упрека мне за этого трудного, жестокого, неблагодарного сына, который никогда так и не оценил всей любви, которую ему отдавал Крис.

Как много он пережил из-за Барта, и никогда, ни разу он не обвинил меня в том, что я украла у нашей матери ее второго мужа. Я подумала об этом — и у меня началась страшная головная боль.

Мой Кристофер уехал рано утром, оставив меня провести в Фоксворт Холле тревожный день. За годы совместной жизни я стала очень зависимой от него, и это было мне наказанием за гордость моей юности, что я могу жить одна, независимой, в то время как мужчины нуждались во мне Как эгоистична я была прежде! Тогда я думала только о своих нуждах. Сейчас пришло время думать о других.

Я без устали бродила по двору, оглядывая с жалостью все, что я здесь любила, когда утром Барт приехал домой, я желала наброситься на него с обвинениями, но смолчала, потому что жалость к нему была больше негодования.

Вот он сидит за своим рабочим столом, красивый, молодой, хитрый делец. Ни чувства вины, ни стыда, манипулирует капиталом, переговаривается с финансистами, делает деньги, деньги, деньги… и все это просто сидя у телефона или за компьютером. Он взглянул на меня — и улыбнулся. Яркая, доброжелательная улыбка.

— Когда я узнал, что Синди уезжает, я радовался этому весь день, и рад до сих пор. Поэтому я в хорошем настроении.

Но было что-то странное в его глазах, будто он собирается заплакать? Отчего он так глядит на меня?

— Барт, если ты хочешь мне что-нибудь рассказать…

— Мне нечего тебе рассказать, мама.

Его голос был мягким, будто он разговаривал с человеком, который уже далек от него.

— Ты можешь не признавать этого, Барт, но человек, которого ты так ненавидишь, твой дядя и мой брат, был тебе наилучшим отцом, хотя он не родной отец тебе…

Он покачал головой, отрицая:

— Чтобы быть наилучшим для меня, он должен был бы оставить тебя и прекратить вашу преступную связь, но он не сделал этого. Я бы любил его, если бы он оставался моим дядей. Не трудись обманывать меня. Была бы ты мудрее, ты бы не стала обманывать. Ведь ты знаешь, как подрастающие дети начинают задавать вопросы, и как они запоминают сцены, которые взрослые не хотели бы, чтобы те помнили. Но память у детей хорошая. Эти воспоминания похоронены в тайниках памяти, но когда дети начинают понимать жизнь, эти воспоминания всплывают. Все, что я знаю о вас, подтверждает, что ваша связь неразрывна. Ее разрушит лишь смерть.

Мое сердце забилось. Да, именно здесь, под крышей Фоксворт Холла, мы с Крисом поклялись когда-то верности друг другу до гроба. Как глупые сердца умеют сами себе ставить ловушки…

Слезы, которые и без того были близко, начали душить меня:

— Барт, как бы я могла прожить без него?

Ах, мама, смогла бы! Ты сама знаешь, что смогла бы. Позволь ему уйти, мама. Дай мне, наконец, ту мать, о которой я мечтаю: достойную, богобоязненную женщину.

А если я не смогу сказать Крису «прощай» — что тогда, Барт?

Его темноволосая голова опустилась.

— Помоги тебе Бог, мама. И мне — да поможет Бог. Тогда я должен буду подумать о своей вечной душе.

Я ушла.

Всю ночь мне снился адский огонь, и некуда было от него деться, и я в ужасе просыпалась. Но было еще что-то, что я старалась запихнуть в уголки своего сознания, но не могла. Что? Что? Не в силах осознать, не в силах объяснить ужас, который инстинктивно ощущала, я вновь заснула, и мне приснился кошмар, в котором дети Джори были «теми» близнецами, Кори и Кэрри, и их пожирал огонь. Я вновь заставила себя проснуться. Голова разламывалась, но я заставила себя встать.

Я ощущала себя будто пьяной все утро. Близнецы ходили за мной по пятам, задавая мне тысячи вопросов, особенно Дайдр. Она так напоминала мне Кэрри с ее вечными «почему?», «где?» и «чье это?». Дэррен залезал во все шкафы, открывал все двери, исследовал и рвал все конверты, «прочитывал» до полного уничтожения все журналы, и мне приходилось говорить:

— Кори, положи это на место! Этот журнал — для твоего дедушки. Он любит читать буковки так же, как ты любишь картинки. Кэрри, не помолчишь ли ты пять минут? Всего пять минут?