– Мне Каден сказал. Он раскрыл правду, а потом убил его – убил моего отца.

– Откуда ты знаешь, что это правда? – резко спросила Адер, спешно ища доводов против. – Откуда знаешь, что Каден не солгал?

– Просто тогда все сходится. – Голова Тристе свесилась на плечо. – Да и зачем бы Кадену лгать? Что ему это даст?

– Не ему даст, – медленно проговорила Адер, – а у меня отнимет. Святой Хал…

Она выдохнула, видя, как в голове наконец складывается картина.

Малкенианы утверждали свое право на власть божественностью крови – крови, унаследованной от первого императора Териала. Малкенианы были потомками Интарры, и пылающие радужки служили тому неопровержимым доказательством. Но с родом есть одна беда – он склонен разветвляться. В хрониках любой династии описывалось соперничество братьев и кузенов; упоминались дальние родственники, вернувшиеся из изгнания или безвестности, чтобы предъявить свои права на трон.

Пылающие глаза избавили Аннур от подобных испытаний. В роду Малкенианов рождалось не меньше братьев и побочных детей, чем в любом правящем доме, но только не с горящими радужками. Отпрыски бывали сероглазыми, кареглазыми, по двум континентам было рассеяно множество мужчин и женщин, имевших право претендовать на происхождение от Интарры, но горящие глаза, их огненный взгляд, который невозможно было спутать с другим, принадлежали только самой чистой крови, истинным наследникам благоволящей богини.

Конечно, ходили слухи – нелепые истории о мужчинах и женщинах, живущих вдали от столицы, у кого так же горели глаза. В детстве Адер с восторженным ужасом поглощала такие рассказы. С одной стороны, благословение Интарры, расширившись, лишило бы ее род права на трон, а с другой – Адер так хотелось увидеть девочку, похожую на себя, – ровесницу из Мирейи, или Сарай-пола, или из Моира: не совсем сестру, но родственницу, которая тоже знает, каково жить с горящими радужками. Адер целыми днями воображала, как бы они подружились. У Валина был Каден, а у Кадена Валин. Почему у нее не могло быть подружки, готовой разделить ее горести и радости?

Однажды она обратилась к отцу с просьбой разослать гонцов на поиски такой почти сестры, в существование которой уже поверила. Санлитун покачал головой:

– Будь у другого ребенка такие глаза, мы бы знали. Природа благословения такова, что его не скроешь.

– Но ведь рассказывают… – упиралась Адер.

– Сказки, – ответил он. – Люди сочиняют их от скуки или от непонимания. Такое придумывали всегда: о неузнанных принцах, пропавших королях, о пасущих свиней принцессах… Эти истории редко завязаны на правде.

– То есть других ветвей нашей семьи нет?

– Есть ветви, – серьезно ответил отец, – но мы единственные Малкенианы.

С тех пор Адер больше не надеялась на затерявшуюся родню. Она рассталась с мечтой, как выросший ребенок расстается с игрушкой, и всерьез занялась своим образованием, той подготовкой, что предназначил ей отец. А теперь вот что…

– Еще одна ветвь, – медленно проговорила она, изучая лицо девушки.

Тристе нисколько не походила на ее детские представления о дальней родственнице и ничуть не была похожа на саму Адер – ну и что? Адер и с Валином не слишком похожи, а ведь у них общие родители.

– Не потому ли ил Торнья добивается твоей смерти?

Тристе взглянула удивленно и отвела глаза. Адер ждала ответа, но девушка молчала, и ее остекленевший взгляд был холодней крепостной стены.

– Ты понимаешь, что я хочу тебе помочь? – не выдержала наконец Адер.

– Вы себе хотите помочь, – так же не глядя на нее, ответила Тристе, – а во мне видите удобное орудие. С меня хватит. Надоело служить орудием.

«Нет, – заключила Адер, обдумав свою последнюю догадку, – не в этом дело. Не в праве наследования».

Даже если у Тарика Адива действительно были глаза Интарры, Тристе они не достались. Мизран-советника нет в живых, а его осиротевшая дочь – лич с фиалковыми глазами и без единого союзника. Она никак не угрожает Адер и ил Торнье. А значит, нужна кенарангу для чего-то другого.

– Каково это? – неожиданно спросила Тристе, коснувшись шрама на руке Адер.

Медленное обдуманное движение выдавало, как сильно она опьянела. Ее холодный палец обвел алый завиток и отдернулся.

– Каково это – быть любимицей богини? Избранницей?

Она говорила совсем тихо, но с жаром, словно вопрос был важнее всего, что произошло с ней после побега. Адер отдернула кисть, наполовину втянула ее в рукав. Пророкам положено быть отважными и твердыми в вере. Она не первый месяц натужно разыгрывала эту роль перед Сынами Пламени и перед Северной армией, перед Лехавом, перед Каденом, перед советом. Отделывалась общими словами; почти всем, казалось, хватало нескольких фраз, густо пересыпанных «благословениями», «святой верой», «божественным правом» и «ответственностью». Она и сейчас готова была прибегнуть к тому же средству, но остановила себя. До сих пор Тристе отзывалась только на правду, так что с ней надо быть честной.

– Это сбивает с толку. Часто я не могу поверить, что это вообще происходит.

На лице Тристе мелькнула тень улыбки. Адер следила за ней, дожидаясь большего, но не дождалась. Девушка просто устало закрыла глаза. Адер подавила досаду и попробовала зайти с другой стороны.

– Понимаю, – осторожно произнесла она. – Орудием ты быть не хочешь. Однако ты охотно помогла моему брату вернуться в город. Помогла прорваться в Рассветный дворец.

Адер точно не знала, какого ждет ответа: тихого отпора или пьяных откровений. Но Тристе распахнула глаза, и в них пылала ярость.

– Я и не знала, что мы идем в Рассветный дворец!

– Не могла не знать. Ты столько людей ради него убила.

– Не ради него.

Она скривила губы, показав идеальные зубки, и Адер непроизвольно отшатнулась – тело спешило оказаться подальше, пока разум тщился сохранить равновесие и продолжить разговор.

– Тогда зачем? Зачем убивать столько людей, которых ты знать не знаешь?

Вместо ответа Тристе замотала головой, в ее горле глухо забилось рычание.

– Если не ради Кадена, – настаивала Адер, – то для кого?

– Нет, – выдавила наконец Тристе, упрямо мотая головой и растягивая этот короткий слог. – Нет.

Адер скрипнула зубами. Ответ существовал – хоть какой-то ответ. Она его чувствовала, как чувствуется иногда приближение рассвета, хотя небо еще совсем черное. Где-то в мешанине слов, в путанице фактов скрывалась причина, по которой ил Торнья желал девушке смерти, и эта причина могла стать для Адер оружием против полководца-кшештрим, средством спасти сына.

– Хватит с меня, – проговорила Тристе, твердо опустив ладони на стол.

– Что значит – хватит?

– Не буду больше разговаривать.